Обрести крылья

– Ого. Мы у них все посчитаны, – все-таки не выдержала я. Только сейчас почувствовала, что мои брови сами собой приподнялись.

– Можно и так сказать. Но если существует база данных, ее можно взломать. В данном случае – на ментальном уровне. Наработками на эту тему занимался Индерхард Гранхарсен. Тот, кто взломал сознание правящего Ферверна несколько лет назад. Индерхард Гранхарсен вливал себе кровь глубоководных драконов, и именно поэтому он сошел с ума. Глубоководные – единственные, кто не подчиняется ментальным приказам, они же единственные, кто никогда не делился пламенем с людьми добровольно. Их пламя настолько сильное, что сводит с ума. Человеку его выдержать нереально.

– А… – У меня почему-то пересохли губы. – Иртхану, кажется, тоже.

– Тоже. Как бы там ни было, Индерхард был безумным гением. Безумным, но гением. Будучи помешанным на информационных технологиях, он разработал экспериментальную схему живой нейросети. Проще говоря, возможность разом получить власть над сознанием всех драконов через общее инфополе. Для этого нужна была кровь глубоководного дракона и ретранслятор. Или кровь глубоководного дракона в ретрансляторе. То есть то, что способно выдержать такую силу передачи.

Я закусила губу, глядя Торну в глаза.

– То есть когда Арден сказал, что здесь у нас активная нейросеть, он имел в виду…

– Тебя.

Когда-нибудь, надеюсь, я смогу над всем этим просто посмеяться. Когда-нибудь, сидя в уютном кресле после своего выступления, в своей гримерной например. Расшнуровывая коньки и думая о том, как круто прошло шоу, а еще о том, что дома меня ждет самая любимая девочка в мире, и… вот тут я спотыкаюсь, потому что пока совершенно не представляю, имею ли право продолжать в том же духе про Торна. Но главное – стоит ли вообще продолжать. Особенно сейчас.

– Меня, – повторяю я. – Какое я имею к этому отношение?

– Нейросеть, кем бы она ни была создана, работает от ретранслятора. Этот ретранслятор в данном случае иртхан – в его сознании ты побывала и, можно сказать, стала его частью.

Я не хочу становиться ничьей частью, особенно – этого жуткого существа.

– То есть частью нейросети, – немедленно поправляется Торн, и я могу свободно выдохнуть. – На время.

И на том спасибо.

– Но это произошло с наибольшей вероятностью потому, что в тебе есть частица ДНК глубоководного дракона. Учитывая то, с какой легкостью ты собрала вокруг себя драконов, я могу предположить – пока только предположить, – что ты идеальный ретранслятор и спокойно можешь перехватить любое управление из любой точки мира.

– Драконы, Торн! – говорю я. – Я всего лишь женщина.

– И для всех остальных это так и останется. Я не собираюсь рассказывать об этом всему миру. По большому счету я не собираюсь рассказывать об этом никому, кроме Ардена.

– Вопрос в том, когда ты собирался рассказать об этом мне.

Торн внимательно на меня смотрит.

– Это так важно? Я рассказал сейчас.

Я порываюсь сползти с его колен, вот только кто бы меня еще отпустил. Драконьи лапы смыкаются на моей талии обманчиво легко, но что-то мне подсказывает, что проще вскрыть зашифрованный семью уровнями защиты замок в какой-нибудь секретной лаборатории, чем расцепить его пальцы.

Наверное, надо уже себе признаться в том, что я не хочу их расцеплять.

С того дня, как я отказалась выходить за него замуж, прошло относительно немного времени. Что такое пара месяцев для отношений? Но мне сейчас кажется, что прошло года два, если не десять. Может быть, время теперь течет для меня иначе? Мне кажется, что я каждую минуту взрослею на пару месяцев, и в таком контексте вышеозначенный срок – ерунда.

– Я никому не позволю причинить тебе вред, Лаура. – Он делает паузу. И добавляет: – Даже себе самому.

– Мне кажется, мы могли бы…

– Что? – Он перебивает меня, мазнув по губам таким взглядом, как будто не мы устроили зажигательно-ледяной марафон в детской перед налетом. Как будто этого налета вообще не было, не было смерти драконов.

Сейчас, когда он снова запечатал это все внутри, я представляю себе саркофаг. Слои брони, один над другим, а под ними – чистейшее, концентрированное ледяное пламя, которое горит со дня смерти его родителей. Может быть, и того раньше, со дня, когда отец сказал ему держать все это в себе.

Я даже представить не могу, каково это – держать все в себе.

Снова и снова. Год за годом.

Ой.

Я закусываю губу.

– Торн. Ты сейчас думал об отце?

Он хмурится, не так, как до этого.

– Нет.

– Нет?

– Да. «Нет» было о том, что я не хочу, чтобы ты была в моих мыслях.

Я вскидываю брови.

– Знаешь, сейчас это прозвучало обидно. Ты в моих мыслях, между прочим, был.

– Я и в тебе был, Лаура. Что еще ты предлагаешь?

Когда до меня доходит смысл его слов, я краснею.

– Ты готов на все, только чтобы не говорить о своих чувствах, да?

– Я ни с кем не говорил о своих чувствах столько, сколько с тобой.