Обрести себя

Иляна в одиночестве под навесом нанизывала листья табака. Время от времени она бросала пасмурные взгляды на окно, откуда доносилась музыка и шум. «Хоть бы удержаться, пока уйдет эта гадюка в облике святоши», — думала она. Она работала со скоростью машины, как только пальцы не исколола — сама не знает.

— Брось, Иленуца, завтра день будет, — увидев ее одну под навесом, сказал отец. — Умойся, иди веселись со всеми. Слышишь, что Анка с Женей вытворяют?

— Закончу этот шпагат — приду.

Много закоулков в душе у этих девушек, не поймешь их. Останавливаешь, а они бегут; подгоняешь — они останавливаются, как норовистая лошадь.

— Что это ночью на тебя нашло трудолюбие? Брось к черту. Хватит. — Это вспомнила о дочери Мадалина.

Но Иляна как оглохла.

С остервенением, незнакомым прежде, она нанизывает табак, держась за иголку, как за спасательный круг. Она не может встать, пока не ушла Лиза. Иначе… Иначе она не знает, что может быть.

Прошло немало времени, у соседей погасли огни. Замолк патефон, который летом в селе не очень в почете: ночи коротки, и еле-еле успеваешь выспаться. И когда за кем-то захлопнулась калитка, Иляна выпустила из рук шпагат. С облегчением она убрала свое рабочее место, чтобы утром легче было начинать вновь. Она собрала мятые листья, стебельки трав, случайно попавшие вместе с табаком, вытряхнула половичок, на котором сидела. Ныли пальцы, кружилась голова от никотина. Сердечная боль притупилась. Хотелось скорее сбросить с себя платье, пропитанное тяжелым запахом зеленого табака, и добраться до постели. Усталость утопила все остальные чувства и желания. Все душевные болячки притупились от физического утомления. Но Лиза не могла уйти, не обменявшись хоть словом с нею, и появилась перед Иляной, возбужденная музыкой и болтовней Анки.

— Чего так допоздна возишься?

Услышав голос подруги, Иляна вздрогнула, словно встретилась со смертью. «Сейчас я ей скажу что-нибудь такое, что ей больше не захочется притворяться невинной овечкой», — пронеслось в голове. Но она походила на отца в сдержанности и ответила неопределенно:

— От хорошей жизни.

— Чего такая хмурая?

— Голова болит.

— От табака?

— Наверное.

— Зачем дядя Арион польстился на целый гектар, не понимаю.

— Если бы он не взял, то кто бы взялся?

— Так-то оно так. Не хочешь немного прогуляться?

— Поздно уже. Видишь, наши спать укладываются.

— Хоть до калитки.

Иляна взяла себя в руки и проводила ее до ворот. Только Лиза не спешила уходить.

— Соскучилась я по тебе, — призналась она.

— То-то я удивляюсь, отчего ты похудела.

— Без шуток. Такая работа, что с тобой некогда встретиться.

— Можно отложить встречи до зимы.

— У вас можно, а мы заняты круглый год, что лето, что зима — все равно. Просыпаешься с петухами, ложишься со звездами. Зимой даже хуже — темнота, грязь, холод, а ты знай протаптываешь свою дорожку к ферме. Поверь, иной, раз так спать хочется, что отдала бы несколько лет жизни за часочек сна.

— Как мне сейчас. — Иляна надеялась, что Лиза поймет намек, но та не обратила на ее слова внимания.

— Знаешь, — продолжала Лиза, — задумаюсь я над своей жизнью, и, честное слово, хочется иногда убежать на край света. Мне уже двадцать лет, а толку что? Ни радости, ни горя особенного — живу, свет копчу. Двигаюсь, как машина, — и все. Зарабатываю, правда, хорошо. Но какой прок от денег — покупаю наряды, а они зря висят в гардеробе, потому что некуда и некогда носить. Купила радиоприемник, потом телевизор, так некогда и слушать, и смотреть. Может быть, раз в месяц доведется сходить в клуб. А так все навоз, навоз. До сих пор не знаю, что такое любовь, — некогда об этом думать. Уже пора своих детей иметь, а я выращиваю детей матери, да еще столько неприятностей.

Иляна насмешливо перебила ее:

— Тебя бы запрячь в одну телегу с нашей Анкой. Та тоже каждый день ноет: и то не так, и другое не по ней. Ей кажется, что даже солнце не так ее греет. А по-моему, слишком все мы умные стали. Вместо того чтобы заниматься своим делом, ищем сами не знаем чего.

— Может, ты и права. Да жизнь-то одна, хочется прожить ее интересней.

— Ну и живи как хочешь, чего хныкать-то?

— У тебя другое, вот ты и рассуждаешь так. А я вот думаю, был бы у нас порядок, как на фабрике, — отработал свои семь часов — и конец. Остальное время твое. Хочешь, иди в клуб, хочешь, гуляй с парнями. В общем — приволье.

— Попробуй у нас так объяви, когда на полях все поспевает. На другой год зубы на полку придется положить.

— Значит, нельзя.

— А может быть, мы эту проблему решим в другой раз? А то умираю, спать хочу.

Лиза обняла подругу:

— Осыпь тебя счастье с ног до головы. В самом деле, если начнешь так думать, то покажется, что и солнце не так греет, и ветер дует не с той стороны.

Вечерняя звезда поднималась над ними, Большой Чабанский Воз[13] повернул свои оглобли к северу. Село утихло. Только всколыхнулась ветка на вишне возле окна, задетая испуганной чем-то птицей. Лиза вплотную приблизилась к Иляне:

— Знаешь, у меня завелся кавалер!

— Кто?

— Не скажу. В другой раз.

— Дело твое.

— Он меня поцеловал.

— Ну?

— Чтоб мне ослепнуть, если не так.

— И?..