Обрести силу (СИ)

Следом в проходе появился и тот, ради которого был собран Большой Совет Подгорных кланов. Высокий, с ровно расчесанными и спадающим ниже плеч седыми волосами, бывший старейшина клана Каменной башки, Дарин Старый с видом полным достоинства и спокойствия вышагивал по каменным плитам. Время от времени на его губах, прятавшихся в густой бороде и усах, появлялась едва заметная улыбка, когда он замечал своих друзей и знакомых из других кланов. Тогда он всякий раз чуть склонял голову, словно здоровался… И если бы не сопровождавшие его вершители с застывшими в неподвижности и внушающими ужас масками, шедшими через абсолютно безмолвную толпу гномов, то можно было подумать, что старейшина вышел на самую обычную, полную благочестивых раздумий, прогулку.

Однако, сразу же за ним из арки, гулко ударяя тяжелыми сапогами по каменным плитам, вышла еще одна четверка вершителей, вновь говорящая всем своим видом, что они сопровождают не всеми уважаемого гнома и старейшину, а преступника, нарушившего одно из сакральных правил Подгорного народа.

— Достойные главы кланов Подгорного народа, умудренные опытом старейшины, уважаемый мастера, — едва Дарин Старый, сопровождаемый восьмеркой внушительных стражей, остановился на небольшом, выложенным светлыми камнями, постаменте, как со своего места поднялся один из хранителей — один из самых старых старейшин клана хранителей Великой книги памяти гномов. — Сегодня мы не просто собрали Большой совет Подгорного народа для праздного разговора, — по всем уголкам громадной пещеры, своды которой поднимались вверх на несколько десятков метров, разносился его дребезжащий голос. — Мы собрали его для осуждения страшного преступления, — его коричневый палец с длинным чуть закрутившимся ногтем, больше похожи на коготь зверя, обвиняюще взлетел вверх. — Дарин сын Торгула сын Гордрима сын Бэзила, известный также как Дарин Старый, известный также как старейшина Дарин клана Каменной Башки, твой проступок поистине ужасен!

Безмолвные гномы словно превратились в каменные изваяния, настолько магически действовал на них гипнотический голос хранителя. Его глубокие модуляции то резко взлетали ввысь, становясь подобными гремящим раскатам грома, то опускались до еле слышного, мышиного шепота. Уподобляясь искусному дирижеру, хранитель талантливо играл на чувствах собравшихся, затрагивая их самые разные эмоции.

— Ты презрел то все святое, что хранит в душе каждый гном, с чем мы начинаем и заканчиваем свой день, — на этот раз его палец — коготь уже вцепился в обвиняемого. — Святотатец! — вдруг взревел хранитель, заставляя непроизвольно отшатнуться своего соседа — старейшину хранителя, сидевшего на возвышении рядом. — Нарушая священные правила, ты отверг Подгорных богов! Ты пошел против владыки Подгорного трона! Ты пошел против того, кого выбрали наши боги! Посмотрите на него!

Взгляды гномов и так были прикованы к центру Большого зала, где одиноко стоял невозмутимый старейшина.

— Посмотрите на его одежды! — снова заревел хранитель, уже двумя руками, а не одной, тыча в сторону гнома. — Сами Подгорные боги говорят нам о его вине!

Свободные одежды Дарина, сверкавшие белизной чистого горного снега, вдруг начали снизу буреть. Этот страшный цвет подобно неведомой болезни поднимался по холщовой ткани все выше и выше, пока, наконец, не достиг, пояса.

— Смотрите! Смотрите! — продолжал вещать хранитель, тыча в сторону недоуменно осматривавшего себя Дарина. — Подгорные боги отметили его!

Старик, хранитель, уже доброе столетие главенствовавший в совете старейшин клана хранителей, не скрывал своего торжества. Что могло быть лучше зрелища поверженного врага, который вдобавок и сам понимал это? А ведь нужно было совсем немного… Всего лишь, в момент беседы среди полумрака запутанных пещер, кинуть на одежды бедняги, горсть тончайшего порошка — невинного средства, коим люди далекого юга окрашивают свои ткани, и который лишь по прошествии времени меняет свой цвет. И вот пожалуйста, под воздействием довольно яркого света многочисленных факелов порошок начал медленно окрашивать ткань.

Ухмылка его становилась все более явной и вскоре уже ясно напоминала оскал хищного зверя.

— Видите, сами боги против него! — неистовствовал хранитель, стараясь все сильнее и сильнее «раскачать» гномов; он понимал, что старейшина Дарин был слишком известен и уважаем, чтобы такое обвинение и наказание могло пройти слишком легко, поэтому и старался изо всех сил. — Это знак!

Старейшина Дарин же к этому времени уже перестал осматривать свои одежды и в недоумении что-то бормотать себе в бороду. Ему уже все было ясно и понятно. Он узнал этот порошок и мягко улыбался, прекрасно понимая, что в этот момент это знание уже ничего не решает.