Обрести свободу у алтаря

Самолет начал выруливать на взлетно-посадочную полосу. Посмотрев в иллюминатор на маленькое здание терминала, она увидела у стекла Кристофера и Джессику, которые махали им на прощание. К горлу Розалинд подкатился комок. Ее жизнь здесь закончилась, и впереди ее ждет новая жизнь. Точнее, старая, которую она совсем не помнит.

Боясь, что может заплакать, если продолжит смотреть в иллюминатор, она отвернулась от него.

— Расскажи мне о Мэдди, — попросила она Томаса, переключившись на цель своей поездки.

— Что ты хочешь узнать?

— Все. Я видела множество фотографий, но по фото трудно определить характер человека. Судя по всему, характер у нее есть.

— Да еще какой. Когда она решает что-то сделать, ее очень трудно от этого отговорить. Однажды она целых пятнадцать минут объясняла мне, почему ей нужно поесть сладкого перед сном.

— Похоже, она развита не по годам.

— Да. Мэдди умна. Дело не в том, что она рано выучила буквы, а в том, что она в свои пять лет понимает сложные идеи.

Когда Томас говорил о дочери, в его голосе слышалась гордость. При этом он широко улыбался, и в уголках его глаз появлялись лучики морщинок. У него была потрясающая улыбка. Казалось, что его лицо светится изнутри.

— Сейчас она помешана на щенках, — добавил он. — На щенках и на фиолетовом цвете.

Закрыв глаза, Розалинд попыталась сопоставить девочку с фотографий с маленькой личностью, которую ей описал Томас. Она увидела смутный образ ребенка, прыгающего на кровати, но не смогла понять, было это воспоминание или плод ее воображения.

— Эй. — Сильная теплая ладонь накрыла ее пальцы. — Я думал, мы договорились, что будем расслабляться.

— Я знаю, но ничего не могу с собой поделать. — Откинувшись на спинку кресла, она вздохнула. — Мне так хочется вспомнить хоть что-то. Как человек может забыть свою семью, своего ребенка? Я не могу вспомнить даже своих родителей.

— Возможно, это к лучшему.

Глаза Розалинд распахнулись.

— Что?

Самолет оторвался от поверхности.

— Ничего. — Томас отдернул свою руку. — Я несу чушь.

— Почему ты считаешь хорошим то, что я не могу вспомнить свою семью?

— Я хотел сказать, хорошо то, что ты лишена плохих воспоминаний. Например, воспоминаний о потере родителей или… Не обращай внимания. Я уже сказал, что несу чушь.

— Да. Прямо как те люди, которые после смерти тяжелобольного человека говорят: «По крайней мере, он больше не страдает от боли». Конечно, он не страдает, потому что его уже нет. Кто знает, возможно, человек был готов и дальше терпеть боль, лишь бы подольше находиться со своими близкими. Почему ты так странно на меня смотришь?

— Однажды ты мне сказала, что банальности, которые ты выслушивала на похоронах своих родителей, сводили тебя с ума. Что тебе хотелось послать подальше всех этих людей, которые пытались тебя утешить, когда ты осиротела в восемнадцать лет.

— Сейчас в подобной ситуации я именно так и поступила бы, — улыбнулась Розалинд.

Если ее реакция на одну и ту же ситуацию была одинаковой, несмотря на амнезию, ее личность не была стерта вместе с воспоминаниями.

Впервые с того момента, когда она узнала свой диагноз, в ее сердце затеплился огонек надежды.

Продолжая улыбаться, она встретилась взглядом с Томасом и обнаружила, что он смотрит на нее потемневшими глазами. Ее бросило в жар, в глубине ее женского естества что-то затрепетало.

— Знаешь, я все-таки выпила бы чаю, — прошептала она.

Томаса переполняло отчаяние.

Его жена находится всего в нескольких футах от него, смотрит на него глазами, полными желания, а он не может к ней прикоснуться. Не может взять в ладони ее лицо и прижаться губами к ее губам. Для нее он просто дружелюбный незнакомец.

Где же эти чашки, черт побери? Обычно он пользовался услугами стюардессы, но в этот раз отказался от них, подумав, что Розалинд будет некомфортно говорить с ним о личных вещах в присутствии постороннего человека.

Наконец он нашел на маленькой кухне чашки и стал готовить чай. Пока вода нагревалась, он достал из шкафчика упаковку маленьких кексов с апельсиновым джемом. Розалинд всегда их любила. Должно быть, он заказал их по привычке.

— Я подумал, что к чаю нужно что-нибудь сладкое, — сказал он, вернувшись в салон с подносом.

— Это кексы с апельсином? Я их обожаю.

— Я знаю, но, признаться, в этот раз я не заказывал их специально, — ответил он, поставив поднос на столик.

— Какая разница? Я все равно буду их есть. — Взяв два кекса, она положила один на салфетку, а от другого откусила кусок. — Это так странно.

— Что странно?

— Что кто-то знает меня лучше, чем я сама.

— Прости. Я не хотел тебя смущать.

— Тебе не за что извиняться. Для тебя вся эта ситуация такая же тяжелая, как и для меня. Возможно, даже тяжелее. Мне не пришлось никого оплакивать. Насколько я помню, — весело добавила она.

— Не могу поверить, что ты пошутила над своей амнезией.

Их взгляды встретились, и они одновременно рассмеялись. Томас так соскучился по ее смеху. У него вдруг возникло такое чувство, будто никакой аварии не было и они с Розалинд, как обычные муж и жена, смеются над шуткой, понятной только им двоим.