Обретая нас

Каждую ночь, после того страстного утра и признания Абрамова, я лежала без сна и разрывалась на части. Мой мозг боролся с сердцем, а масло в огонь подливало жаждущее ласк тело. Моё тело будто пробудилось от комы, снова познав сладость предвкушения феерии и последующего взрыва в оргазме. И это мог дать мне только он, тот, который каждую минуту был рядом и сводил с ума.

И я срывалась, шла к нему, зная, что он не спит, а также как и я сходит с ума от желания, но держит обещание, не давит. И тогда мы сходили с ума вместе, без лишних слов ласкали друг друга до одури. И в те минуты я ни о чём не жалела, любила ещё больше, забывая все обиды… А потом молча уходила к сыну. Днём мы делали вид, что ничего ночью не было, отдавая каждую минуту, каждую частичку себя нашему малышу.

– Ев, так дальше невозможно.

– Глеб, не надо, – я попыталась встать, опираясь ладонью о его грудь. Он не понимал, что мне было до сих пор тяжело. Сердце только сейчас начало стучать ровнее, залечивая старые раны. Мне и вот так было хорошо.

– Ты опять хочешь убежать. Не отпущу.

– Абрамов, пусти, Егор проснулся.

– Нет, тебе показалось.

Он сжал меня до хруста в костях и уткнулся в волосы. Ни двинуться, ни вздохнуть.

– Мне надо будет скоро уехать.

– Почему?

– Необходимо моё присутствие, отец один не справляется.

Выгнув бровь, попыталась посмотреть на Глеба, так чтобы он не только слышал моё удивление, но и видел.

– Ты сейчас точно про своего отца говоришь?

– Самому тяжело в это поверить, но это так. Мирзоев объявил нам войну, вчера был совершён рейдерский захват складов, охрана отбила нападающих, но сгорело несколько машин, нанесён значительный ущерб.

– С ума сойти, я думала девяностые прошли…

– Ты многое не знаешь и пока не должна.

Хватка Абрамова ослабла, и я смогла полной грудью втянуть себя воздух. Плохое предчувствие проползло по позвоночнику, холодной рукой подбираясь к вискам, стискивая голову.

– Страшно звучит.

– Прости, не так выразился. Но что хорошо, так это то, что пока я не разгребусь со всем этим дерьмом, вы будете далеко и в полной безопасности.

– Глеб, ты пугаешь.

– Чёрт…

Какой самый лучший приём, чтобы изгнать плохие мысли и страхи из головы? Правильно, начать нагло ласкать, возвращая в мир страсти и похоти, что и сделал Абрамов. Я снова плавилась и горела, а он брал и дарил.

***

– Ну как вы? Вчера ждала звонка.

Краска стыда поднялась до кончиков ушей, и я отвела взгляд от экрана телефона. Как объяснить маме, что весь вчерашний день был посвящён Егору и моему бывшему мужу? Завтра утром у Абрамова самолёт, и он говорил правду, в которую верится с трудом.

– Всё хорошо, мам. Егору уже лучше, крепко спит по ночам, показатели лейкоза нормализуются и стабилизируются. Но я никогда не забуду ту ночь.

– Слава богу. Я вся извелась, – мама прищурила глаза, внимательно всматриваясь в экран. – Не пойму, это видео барахлит или у тебя синяк на шее.

Быстро сменив угол обзора, попыталась скрыть улыбку. Глеб ночью перестарался и сейчас отрабатывал наказание – гулял в парке с сыном, давая мне последнюю возможность побыть одной и в полной тишине.

– Это свет так падает. Ты сама как?

– Всё хорошо, скучаю по вам страшно.

– И мы скучаем. Через пару недель, если всё будет хорошо, вернёмся в Ростов, а, потом, наверное, домой.

– Доча, всё будет хорошо, по-другому и не может быть.

– Только в это и верю.

Мама несколько раз спрашивала про отношения Егора и Глеба, и я честно, как есть, рассказывала всё до мельчайших подробностей. Но стоило только ей один раз спросить про мои отношения с бывшим мужем, как у меня ком в горле встал. Знаю ведь, что мама не осудит, всё поймёт, поддержит, но не могу. Мне самой надо было в себе разобраться. И это как раз самое сложное.

– Как приедете, напеку гору блинов и откроем малиновое варенье, приберегла баночку для Егорки.

– С удовольствием, обожаю тебя.

– Жду фотографий.

– Позвоним завтра вместе, обещаю.

А у самой при мысли о завтрашнем дне сердце замирает. Страшно до жути, но не могу объяснить и понять причину. Просто боюсь его отъезда.

– Отлично, буду ждать. Обними внучка.

Послала последний поцелуй маме и отключилась, бросая телефон на стол. После каждого звонка маме на душе было тепло и легко, она замечательная и в детстве мне многие подружки завидовали, не у всех были такие мамы-подружки. Но сейчас мои мысли снова вернулись к Глебу и тем беспокоящим словам, которые отпечатались в сознании и уже пару дней жгли нервные окончания.

Мы больше не возвращались к этой теме. Снова молча играли в любовников, наслаждаясь близостью тел, а днём играли роли заботливых родителей. И пока меня всё устраивало. Но ведь так не может продолжаться вечно…

Глухо застонав, закрыла лицо ладонями, уговаривая себя не думать о будущем, отодвинуть этот момент до возвращения в Россию. У меня ещё будет время, чтобы разложить всё по полочкам.

***