Обретение надежды

Студенты-медики за время учебы в институте, как правило, успевают «переболеть» всеми изучаемыми болезнями. Все начинающие онкологи хорошо знают, что такое бессонница, приступы мнительности и страха. Обычно они длятся недолго: здравый смысл приводит в порядок разгулявшиеся нервы, время кладет невидимый водораздел между врачом и больным, дает врачу зрение врача. Человек привыкает ко всему — мудрость этой поговорки воистину беспредельна. Но исключения только подтверждают правило: Ярошевич к своей работе привыкнуть не мог. Старался, мучился — не мог. Шесть впустую потраченных лет и врачебный диплом приковали его к ней, как каторжника к тачке, и он катил эту тачку, чувствуя, что приговорен катить ее всю жизнь, и ненавидел ее, и ненавидел себя и окружающих, которые, казалось, не чувствовали тяжести этой тачки.

Он не прикасался руками ни к одной дверной ручке: довольно скоро все подметили, что Павел Петрович открывает двери ногой, локтем, плечом, только не рукой. Над ним смеялись, стыдили, выговаривали — такая мнительность угнетающе действовала на больных, а больные в клинике замечают все, — не помогало. Осматривая своих пациентов, он старался как можно реже прикасаться к ним и тут же тщательно вытирал руки полотенцем, смоченным в спирте. Случалось, он целыми днями не заглядывал в палаты. Больные, которых он вел, жаловались: ко всем ходит врач, а к нам нет. Не поговорит, не успокоит, буркнет что- то под нос и — ходу. Взгляд его, полный неприкрытого страха и отвращения, пугал людей сильнее предстоящих операций, — он убивал надежду.

Еще больше, чем больных, Ярошевич боялся радиоактивных излучений. Только крайняя нужда могла заставить его заглянуть в радиологический корпус или в корпус высоких энергий; когда он туда заходил, у него потели ладони.

Не прошло и года, как Павла Петровича освободили от заведования отделением. За грубость, невнимательное отношение к больным, за небрежное ведение историй болезней и склоки в коллективе. На каждом собрании его корили за опоздания на работу, за то, что часами околачивается в ординаторской, не следит за медицинскими журналами, плохо готовится к операциям. Вокруг него собиралась гроза, и все в отделе понимали, что гром может грянуть в любую минуту. Понимал это и он сам, и готовился к отпору: собирал сплетни, писал кляузы, раскапывал подноготную Вересова и Сухорукова — для защиты годилось все. Одновременно Ярошевич развернул бурную общественную деятельность. Он стал членом месткома, всевозможных комиссий по проверке использования техники и распределению жилой площади, по организации воскресников в подшефном колхозе и подписке на периодические издания… В радиохирургии над ним посмеивались и выдвигали куда только можно — все жалели время, хоть какая-то польза; в других отделах и подразделениях института относились уважительно и сочувственно: вон какой воз человек тянет! Когда Павел Петрович с озабоченным и деловитым видом проходил по институтским коридорам, прижимая локтем папку, набитую списками, решениями и обязательствами, когда он с жаром доказывал молодым аспирантам, как политически важно помочь колхозу вовремя и без потерь убрать картофель или вступить в кружок по изучению английского языка, — все, кто не работал с ним бок о бок, только диву давались, услышав, что его считают бездельником. Что ж человеку — разорваться?! Общественные поручения — они ведь тоже не после рабочего дня выполняются.

Помимо всего того, что Сухоруков и Заикин насмешливо называли «ИБД» — имитацией бурной деятельности, Ярошевич продолжал время от времени в частных беседах обстоятельно информировать Федора Владимировича обо всех институтских делах. Узнав о разладе между Вересовым и Белозеровым, он приободрился и старательно записывал все, что могло бросить на Николая Александровича хоть малейшую тень: раньше или позже это должно было пригодиться.

Сгорел Ярошевич неожиданно для самого себя, и пламя было таким ярким, что погасить его не смогло бы даже заступничество Белозерова. А дело было зауряднейшее. По плану научных работ отдела Сухоруков поручил Павлу Петровичу собрать и обобщить данные по отдаленным последствиям оперативного лечения рака желудка. Говоря проще, нужно было узнать, кто из больных, прооперированных за последние пять лет, еще жив, а кто — нет. В архиве Ярошевичу подобрали истории болезней. Он выписал адреса, отпечатал под копирку письмо и… направил его не в поликлиники и онкодиспансеры — проверьте на месте по своим картотекам и сообщите, — а больным, рассудив, что ответы придут гораздо быстрее. Павлу Петровичу очень хотелось выполнить хоть одно задание так, чтобы о нем заговорили.