Обретение Родины

Докладчица отлично ощущала холодное, почти враждебное отношение аудитории, но ни на йоту не изменяла раз принятого тона: была чрезвычайно корректной и в то же время сдержанной. Обычно, закончив лекцию, она отвечала на задаваемые вопросы, вежливо прощалась со слушателями и, не пускаясь ни в какие частные беседы, уходила.

Однажды, говоря о добровольческих отрядах борцов за свободу времен Лайоша Кошута, Юлия Сабо рассказала несколько эпизодов боевых действий испанских партизан в период гражданской войны в Испании.

— Прошу прощения, — перебил ее с места один из слушателей, это был капитан Дьенеи. — Не будете ли вы любезны сказать нам, существует ли книга по тактике и стратегии испанских партизан?

— Не знаю. Думаю, что нет, — тихо ответила докладчица. Насколько мне известно, военная история испанских боев пока еще не разработана.

— Тогда разрешите узнать, где уважаемый профессор вычитал все преподнесенные нам сегодня истории?

Юлия Сабо легонько усмехнулась — или, может, так только показалось? — всего на какие-то короткие доли минуты, пока протирала очки. Но едва они были вновь водружены на нос, лицо приняло прежнее, весьма серьезное выражение.

— Как вам сказать… — произнесла Юлия, чуть-чуть растягивая слова. — Когда человек пережил все это сам, такие вещи не забываются…

И без малейшей паузы Юлия Сабо как ни в чем не бывало продолжала лекцию.

С этой минуты для большинства офицеров ее выступления приобрели совсем новый смысл и значение. Теперь они уже с напряженным вниманием следили за ее речью и вскоре поняли, что это далеко не бесполезно. Партизанское прошлое Юлии Сабо вызвало в них вполне понятное и вполне здоровое любопытство к ее лекциям, а содержание лекций в свою очередь подняло в их глазах авторитет этой строгой очкастой особы.

Мир в представлении пленных начинал принимать новые очертания. После занятий лектору во многом помогал гонвед Даниэл Шебештьен, окончивший антифашистскую школу в одном из подмосковных лагерей.

Шебештьен был обут в русские сапоги, сухопарую его фигуру облекала зеленая красноармейская гимнастерка, только без погон. На головном его уборе красовалась красно-бело-зеленая кокарда.

Шебештьен больше занимался работой с рядовыми, чем с офицерами. Регулярно, изо дня в день выступал он перед гонведами с небольшого помоста в левом углу просторного мощеного казарменного плаца, поверхность которого была подобна сплошному исполинскому кирпичу. Шебештьен говорил в микрофон. Темы его докладов были весьма разнообразны. Он старался по возможности связывать их с текущими событиями и, прежде чем начать доклад, всякий раз комментировал эти события, зачитав предварительно сводку командования Красной Армии о положении на фронтах.

Советские сводки неизменно вызывали у гонведов известное чувство разочарования: слишком уж они привыкли к многословным разглагольствованиям Геббельса. В глазах людей, воспитанных на геббельсовских сводках, русские сообщения о положении на фронтах представлялись чрезвычайно скупыми. Даже в период больших и решительных побед Красной Армии они были столь же справедливы и предельно кратки.

Из международных событий венгерских военнопленных больше всего волновало то, что происходило в Румынии. Народ в этой стране уже изгнал со своей земли немецких фашистов и объявил войну гитлеровскому рейху.

Когда Шебештьен поведал пленным об этом событии, одни из них искренне радовались румынской победе, другие, напротив, опечалились — им казалось, что румыны получат теперь «лишний козырь», опередив мадьяр. Нашлись и такие, особенно среди офицеров, что отзывались о «валахах» с нескрываемой злобой:

— Вы только поглядите, что творит это вшивое племя.

Лишь немногие соглашались с капитаном Михаем Дьенеи, который попросил слова по окончании доклада о международном положении и, помимо всего прочего, сказал:

— Не ругать надо румын за то, что они смогли избрать правильный путь действий, и не просто завидовать тому, что при помощи Красной Армии они освободили Румынию… Да, не просто завидовать, — повторил еще раз Дьенеи. — А поучиться у них! И последовать их примеру.

Несколько дней подряд офицеры пылко спорили, как же отразится победа румын на судьбах Венгрии. Даже все, кто до сих пор отмалчивался и никак не выражал собственного отношения к происходящему, теперь упорно провозглашали свою собственную позицию и, как умели, защищали ее. Правда, эта их позиция менялась что ни день, даже с часу на час. Понадобилось несколько суток, чтобы пленные офицеры пришли наконец к единодушному мнению, что дальше тянуть нельзя, время действовать, наступило и для мадьяр.