Обретение Родины

Старший лейтенант Олднер неоднократно предлагал генерал-полковнику прочитать ту или иную книгу, чтобы поближе познакомиться с планами и методами коммунистов. Но Миклош с неизменной вежливостью отклонял его предложение:

— Начну читать — голова заболит!

И вдруг он сам первый попросил однажды Олднера срочно принести ему какую-нибудь «сверхбольшевистскую книгу». Это случилось после того, как Бори ему передал, что МВК счел неподходящей его кандидатуру на пост премьер-министра Венгрии.

Олднер раздобыл для Миклоша венгерское издание «Истории ВКП(б)», и генерал-полковник принял книгу с благодарностью. Возможно, он и прочитал бы ее, но вскоре его внимание внезапно отвлекли новые, полным драматизма события. Да, Миклош действительно был готов приняться за чтение даже подобной книги — так возмутили его действия Фараго. То, в чем не могли убедить его речи Володи, стало вдруг ясным исключительно из-за личной, грубо нанесенной обиды.

После обеда Миклош осматривал в сопровождении Олднера московское метро. Генерал восхищался огромными подземными дворцами из мрамора и внутренней отделкой вагонов, напоминавших ему румынские королевские салон-вагоны. Когда эскалатор вынес их из метро на улицу, Миклош торжествующе воскликнул:

— Даю голову на отсечение, что ни Фараго, ни Янош Вёрёш ничего подобного не видывали!

Дома генерал-полковника ожидало приглашение. Кузнецов просил его к пяти часам вечера прибыть для чрезвычайно важного разговора.

В одном из конференц-залов Миклош застал генерал-полковника Кузнецова в обществе Яноша Вёрёша, Габора Фараго и графа Гезы Телеки. Кроме них, здесь присутствовали еще двое незнакомцев. Как осведомил его граф Телеки, это были венгерские коммунисты.

Один из них, высокий стройный человек со смуглым лицом и темно-карими глазами, казался на вид не старше сорока двух — сорока трех лет. Разговаривал он с венгерскими генералами непринужденно, словно их объединяли какие-то общие интересы. Был он немногословен, но обстановку в Венгрии характеризовал четко и ярко.

Второй коммунист, почти одного возраста со своим товарищем, был коренаст, круглолиц, носил коротко подстриженные усы и почему-то напоминал Миклошу одного из его дальних родственников, вице-губернатора в Затисье. Этот второй венгерский коммунист завоевал всеобщее расположение не бурной энергией, как его черноглазый товарищ, а своим необычайным спокойствием и улыбчивым взглядом; он сразу вызвал к себе доверие всех, и в первую очередь Миклоша. Одна-две короткие реплики обнаружили его основательное знакомство с обстановкой в Венгрии. В первую встречу имена этих двух венгерских коммунистов Миклош не запомнил, зато хорошо их затвердил впоследствии.

Пока генералы мирно с ними беседовали — совещание еще не начиналось, — Фараго отозвал в сторону Миклоша и пригласил его нынче же к себе на ужин.

— Ведь ты знаешь, Бела, сегодня николин день, именины всех Миклошей. Великий день для каждого венгра! Вёрёш провозгласит тост в честь господина правителя. Ужин наш будет не по-праздничному скромен, однако Янош чем-нибудь, без сомнения, блеснет. Сам понимаешь, после того, как по будапештскому радио был передан от его имени приказ, которого он не отдавал, ему особенно важно продемонстрировать свою преданность правителю.

Немного поколебавшись, Бела Миклош принял приглашение.

— Прежде чем вас покинуть, господа, я попрошу разрешения представить вам одного венгерского офицера, господина капитана Ференца Шандорфи. Четыре дня назад он еще находился в Будапеште, а сегодня утром прилетел в Москву, — сказал Кузнецов. — Конечно, всем вам будет интересно послушать, что видел господин капитан Шандорфи в Будапеште.

В момент, когда Кузнецов произносил эти слова, в зал вошел и сам капитан. Это был молодой офицер с очень интеллигентным лицом и фигурой спортсмена, одетый в полевую форму венгерской авиации. Грудь его украшали многочисленные награды. Всеобщее внимание смутило его, но было в то же время ему приятно. Из присутствовавших здесь венгров он знал одного Белу Миклоша, а потому с рапортом обратился к нему. Шандорфи рапортовал строго по форме, словно находился в королевском дворце Буды.

— Слушаем ваше сообщение, капитан! — нетерпеливо перебил его Фараго.

Генерал-полковник Кузнецов вышел из зала. Все остальные заняли места за большим круглым столом. Стоять остался один Шандорфи. Он был очень взволнован. Лицо его горело.

Он начал свой рассказ с трудом. Но вскоре капитан вполне овладел собой и заговорил внятно, четко, хоть порой и не сразу находил нужные слова. Рассказал он следующее.