Обретение Родины

Наш гость, еще очень молодой человек, приземистый, желтолицый, с глазами как миндалины, оказался — это выяснилось позже — тоже студентом. Одет он был… Трудно даже описать, как он был одет, но я все же попробую… В общем, наш гость был наряжен так, как это было принято у венских извозчиков первых лет правления императора Франца-Иосифа, когда еще не существовало автомобилей: пиджак в крупную клетку, такиё же брюки, вишневого цвета жилет, желтые туфли и белые гамаши. На шее ярчайший галстук бантиком, на голове черный котелок. Гость не снял его, даже присев на предложенный ему стул. В Советском Союзе подобный головной убор можно откопать разве лишь в музее, да и то навряд.

Словом, увидав такого посетителя, я еле удержался от смеха, и то лишь потому, что еще в Венгрии знал, что такое подлинное гостеприимство. Но многие из моих товарищей не выдержали и расхохотались. Остальные натянули на голову одеяла. Проглотив смех и досаду, я дружелюбно обратился к нашему раннему гостю по-русски, спрашивая, кто он такой, откуда и зачем к нам прибыл? Он назвал свое имя — я его и тогда-то еле разобрал, а сейчас и вовсе не помню — и на очень странном языке, который он, но всей видимости, принимал за русский, сообщил, что родом из Тувы, откуда приехал сюда, в Баку. Разыскал он нас потому, что слышал, будто мы студенты с Запада, а это, мол, как раз его специальность.

Меня несколько удивила подобная специальность, но я не стал вдаваться в подробности, только поинтересовался, где, собственно, находится Тува? Он с готовностью объяснил, что родина его лежит где-то на востоке, неподалеку от Китая и совсем рядом с Монголией. Ответ был дай вполне ясный и четкий, но я из него понял лишь то, что гость наш приехал откуда-то очень издалека и добираться до Баку ему пришлось то на поезде, то на верблюдах, то пароходом, а случалось, и пешком.

— Для чего же вы проделали такой огромный путь от Тувы до Баку? — задал я второй вопрос.

— Я совершил мое паломничество в Баку, — с приятной улыбкой ответил гость, — чтобы здесь, на месте, изучить западную культуру. Ведь это моя специальность.

За десять дней, проведенных нами в Баку, я частенько встречался с этим тувинцем. Мы подолгу беседовали, и немало мудрых вещей довелось мне от него узнать. В том числе и то, как глупо делить мир на Восток и Запад. Вначале меня смешила его одежда. Однако, узнав его ближе и ознакомившись с его планами, я уже не только не смеялся, но восхищался им. Тувинский товарищ беззаветно любил свой народ.

Пока Тулипан при помощи своего красноречия переносил гонведов то в Сибирь, то в раскинувшийся по берегу темно-синего Каспия город Баку, тяжелые облака заволокли луну и на лагерном дворе закрапал, напоминая о приближении осени, ленивый дождик.

Но гонведы не слышали этого тихого накрапывания. Не замечали они и того, что давно сидят в кромешной тьме.

— Полночи, пожалуй, проговорили, — очнулся наконец Тулипан. — Наши, должно быть, добрались уже до Москвы. Будем надеяться, они нас там не подведут! Славные ребята, орлы! Хорошо, что вы избрали именно их.

— Пастор, Шебештьен…

Кишбер перебирал имена всех пятерых посланцев и, называя каждого, неизменно добавлял:

— Малый что надо!

Гонведы поддакивали:

— Парень хоть куда!

Кто-то сказал:

— Хороший товарищ!

— Ну, ребята, пора и честь знать! Давайте поспим, — попрощался Тулипан. — Спокойной ночи. Пусть всем вам приснится новая Венгрия, наша Венгрия — та, которую мы будем вместе строить.

* * *

Темный, с погашенными огнями поезд, на котором ехали Пастор и его друзья, в полночь прибыл на один из московских вокзалов. Матово-лиловые лампочки указывали пассажирам, где находится выход, а бледно-красные огоньки обозначали, что «хода нет». Вокзал был тускло освещен, и можно было лишь догадываться о его огромных размерах.

Возле выхода на привокзальную площадь пятерых делегатов и их сопровождающего ожидала грузовая машина. В кабине рядом с шофером сидел молодой офицер. Он спросил у сопровождающего капитана пароль. При свете карманного фонарика офицер тщательно изучил предъявленные капитаном документы и, найдя их в полном порядке, сказал:

— Садитесь в машину!

Город, погруженный в темноту, был полон звуков. Со звоном и звяканьем проносились трамваи без огней, гудя, мчались автомобили. Заводы и фабрики, мимо которых пробегал грузовик с венгерскими военнопленными, свистели, ухали, стучали, грохотали.

Не было тишины и в беззвездном небе… Над городом кружили самолеты. Слепящие лучи прожекторов лизали и ощупывали небосвод. Какой-то луч равномерно, как часовой маятник, качался из стороны в сторону, другой вонзался кинжалом в облака, третий стоял неподвижно, похожий на громадную заводскую трубу.

Под облаками висели огромные воздушные шары, напоминавшие по форме то мяч, то колбасу, то самую обыкновенную кухонную скалку. Стоило одному из прожекторов осветить такой воздушный шар, и он мгновенно начинал сверкать, подобно алмазу.

Уловив в свои сети самолет, сноп прожекторных лучей сопровождал машину и не выпускал до тех пор, пока летчик не подтверждал условной ракетой, что он «свой».