Обретенная

Ната тем временем неторопливо взобралась примерно на две трети высоты холма-бархана, картинно потянулась, взмахнула руками вправо-влево — как перед утренней зарядкой — а потом молниеносным жестом толкнула воздух от себя. И верх песчаной насыпи просто исчез, только желто-рыжий шлейф повис на секунду в воздухе, продолжая траекторию удара. Раз! Ещё одно движение — в этот раз снизу вверх — и любимая внезапно оказалась на верхушке теперь уже гораздо более низкой возвышенности, зато сквозь пыль отлично стала видна насыпь на следующей дюне. Бывшая красноголовая, явно рисуясь передо мной, красиво оттолкнулась от песка и перевернувшись через спину, приземлилась примерно на середину оставшегося склона. Толчок руками — пыль и очередное увеличение окрестных дюн, ещё «зачерпывание» и шаг в сторону, ещё и ещё — это было похоже на беззвучный танец под аккомпанемент шелеста песчинок…

— Нашла. — Донеслось до нас через несколько секунд. От сыпучего холма осталось только основание метра два толщиной.

— Ну, что скажешь, Юн? — Толкнул я в плечо парня-в-шлеме.

— З-знаешь, я передумал. — Почему-то сиплым голосом отозвался ломщик и пилот «Бури» в одном лице. Натана, слушая этот диалог, только покачала головой; похожее движение произвела и Латта — правда, глядя только на Нату. Жалко, под комплектным к броне шлемом было не разглядеть лица — интересно, что она увидела?

— Это здесь. — Сообщила светловолосая супруга, едва мы отошли два десятка метров от спуска… и сползла на пол по стене.

— Натана! — Бросился к женщине, сорвав с её головы шлем.

— Воспоминания… я в порядке… лучше ей помоги. — Посоветовала она.

Я повернулся и подбежал к Нате: она не упала, но мне совершенно не понравилось, как она стоит, чуть раскачиваясь на одном месте.

— Веди… сюда. — Позвала меня от стены супруга. Моя «красноволосая», не сопротивляясь, позволила мне подвести её и усадить рядом с другой версией себя.

— Шлем и перчатки. — Продолжала распоряжаться капитан. — Нужен… прямой контакт.

Я помог выполнить требуемое, и под моим взглядом девушка и женщина соединили руки и закрыли глаза.

— Теперь жди…

М-мать…

27.

За эти двенадцать часов, неотрывно вглядываясь в зелёные огоньки-статусы сокомандников, я раз десять успел себе дать обещание, что как только ситуация позволит — начну учиться на медика. Толку-то от супернавороченных медкапсул, способных вылечить всё что угодно после нажатия кнопки «сделать хорошо», если ты не можешь определить — пора туда тащить человека или не пора? Но — всё рано или поздно заканчивается.

— На выход? — Я поддержал покачивающуюся, готовую упасть Нату, покуда та не отстранилась от меня, держась одной рукой за стену.

— Нет… вниз пойдём.

— Вниз. — Поддержала другую себя Натана, даже не делая попыток подняться самостоятельно. — Сейчас… только в себя приду…

— Я прожила здесь, на «Планетарной Базе номер Шесть», последние три года перед тем, как меня отправили на Землю. Отрезок времени, который мы обе забыли… который нас заставили забыть. Ключ к пониманию всех событий, похоже. — Мы медленно шли по широкому коридору между голых бетонных стен, я осторожно поддерживал под руки оба моих сокровища и под тихий пересказ в моей голове сами собой возникали смазанные образы чужого прошлого, органично накладываясь полупрозрачным призрачным туманом на скупую геометрию настоящего. Нет, никакой передачи мыслей — обычное воображение и знание некоторых реалий, но и этого хватало. — Мне тогда едва исполнилось пятнадцать, и я понятия не имела, где месяцами пропадают то мой отец, то дядя, и чем занимаются рем Вил, и уж тем более рем Пау. Я была самым обычным подростком — ничего особенного, как я теперь понимаю. В школе у меня были ровные отношения с учителями и с одноклассниками — за этим очень следили. Обращались только по именам, никаких фамилий — подчёркнутое равенство, никакой вражды — но и никакой дружбы. Занятия и заполнение времени для отдыха было построено так, что кроме школы и уроков нам и разговаривать о чём-то было некогда, да и не нужно, а ещё каждый год проходила ротация учеников. По сравнению с моей школой, пансионат на Корне — верх демократии! Теперь я понимаю: предполагалось, что род самостоятельно обеспечит все нужные контакты, однако отцу было не до того — он и для меня-то едва успевал выкраивать время, когда появлялся дома. А мать… моя мать погибла в экспедиции, остатки которой вернулись через двадцать лет после того, как истёк последний срок её возвращения. В числе немногих пассажиров единственного вернувшегося корабля был новорожденный ребёнок, много лет пролежавший в камере гибернации. Девочка. Я.

Ната замолчала, вместо неё, сделав небольшую паузу, продолжила рассказ Натана: