Обретешь в бою

«Нет, в таком виде показываться ей нельзя». Он вышел из комнаты в коридор и вдруг сквозь застекленную дверь кухни увидел Лагутину. Стоя в одной рубашке, она сливала из кувшина воду на голову нагнувшегося над тазом мужчины. Довольно пофыркивая, мужчина смывал с иссиня-черных волос мыльную пену. Не то услышав звук шагов, не то почувствовав на себе взгляд, Лагутина резко подняла глаза и увидела Рудаева. Что было в них — негодование или испуг, Рудаев не разобрался. Да и разбираться теперь было незачем. Опустошенный, он медленно побрел к выходу. Хватило соображения тихо прикрыть за собой дверь.

Только когда отъехал от дома, вспомнил, что оставил в передней шапку. Но какая там шапка, если выскреблены остатки души!

Дороги он не видел, расстояния не ощутил. Взбежал по лестнице на свой пятый этаж, отпер тугой, еще не разработанный замок — и сразу в кухню: там в шкафчике оставался коньяк. Выпил стакан, потом прямо из горлышка остаток и плюхнулся на кровать.

Единственное желание владело сейчас им — скорее уйти в спасительное забытье, скорее заснуть, хотя он знал, каким страшным будет пробуждение, когда на отдохнувший мозг обрушится все пережитое за эти последние часы.

По сон не шел к нему. Все в нем бурлило, как в котле с варом. Нет, но надо было пить эту дрянь. Она не оглушила, не отупила, она обострила все чувства до предела. Хотелось кричать, биться головой о стену, плакать.

Если бы он мог возненавидеть Лагутину, стало бы легче. Но и намека на это не было. Одно только острое сожаление о потерянном близком человеке, потерянном по собственной непростительной вине. Только сейчас со всей остротой ощутил он, насколько дорога и желанна она ему. Никогда не найдет он такой другой, потому что она неповторима. Именно такую женщину хотел бы постоянно видеть рядом. II откуда только взялась у него уверенность, что можно безнаказанно отчуждать человека, а потом, в удобное для тебя время, вернуть его?

Встал, заметался по комнате от угла до угла, от стены до стены, как в клетке. Стучало в висках, во рту почему-то странный металлический привкус, отяжелели, налились веки. Умыться? Побриться? Принять ванну? Но разве это успокоит… Еще бы глотнуть чего-нибудь, чтобы отупеть окончательно. Но спуститься в магазин не было сил.

Вот таким и застала его мать. Беспомощно потопталась возле кровати, расстегнула на сыне рубашку.

— Давай-ка, Боренька, сначала холодный душ, а потом горячую ванну.

Холодная вода сделала свое дело, горячая довершила. К такому активному теплообмену Рудаев еще не прибегал ни разу и убедился в действенности материнского рецепта. Процесс бритья тоже немного успокоил. Мало-помалу он пришел в норму. Помотал головой из стороны в сторону, как делают мальчишки, вытряхивая из ушей после ныряния воду. Взглянул на мать виноватыми затуманенными глазами.

— Знаешь?

— Знаю, сынок. Такие вести как по радио разносятся. Мать говорила какие-то давно слышанные истины, твердила, что авария эта не первая и не последняя, что мужчина должен всегда оставаться мужчиной, что мартеновское производство — не кондитерское, что за битого двух небитых дают…

Рудаев почти не слышал ее, но мягкий спокойный говорок действовал благотворно. Она умела согреть, как согревает после ненастья диковинное преображение природы.

Но знала Анастасия Логовна, что у сына не одна рана, а если бы и знала, то не стала б ее врачевать. Очень уж болезненная эта рана и ничьего прикосновения не терпит.

Подождав, пока сын уляжется в постель, Анастасия Логовна опустила тростниковую штору на окне, постояла немного на всякий случай — может, попросит чего-нибудь — и на цыпочках вышла из комнаты.

Глава 15

В лабораторию Алла пришла как обычно к семи утра и только здесь узнала, зачем вызывали мужа ночью. Известие ее огорчило. Она уже привыкла к Рудаеву, разобралась во всех хитросплетениях его натуры, научилась предвидеть, что можно от него ожидать и чего нельзя, короче говоря, сработалась. Даже больше — испытывала к нему повышенную симпатию. Возможно, этому немало способствовали и окружающие — девушки в лаборатории называли начальника за глаза не иначе как «Рудаечка» и говорили о нем с почтительной нежностью. А вот как поведет себя с нею собственный супруг, снова получивший бразды правления, предугадать было трудно. Похоже, что станет придираться больше, чем к любому другому человеку, — надо же доказать, что сидеть дома куда приятнее, чем работать в цехе.

Дав задание утренней смене, Алла пошла на рабочую площадку. Отсюда, с высоты, взглянула на огромный бугроватый корж, распластавшийся по земле и цепко захвативший все, что попалось на пути. Размеры бедствия показались ей катастрофическими. Впечатление это усиливалось из-за множества людей, которые стеклись отовсюду, чтобы посмотреть невиданное зрелище.