Обретя крылья. Повесть о Павле Точисском

— Вы правы, Павел, мы живем в пору исканий, — задумчиво говорил Лебеденко. — Ищем пути спасения России. То, что она нуждается в хирургическом вмешательстве, понимает старая и молодая Россия. Отмена крепостного права тоже врачевание. Но врачевание, предпринятое самодержавием. Из него ровно ничего не получилось, наоборот, болезнь усугубилась. — Помешал прутиком в огне, помолчал. Потом продолжил: — Переживаем время исканий и мы, народники. Одни потянулись к «Народной воле», к террору, другие — к «Черному переделу».

Достав из портсигара папиросу, закурил.

— Преклоняюсь перед подвижниками, ходившими с революционной проповедью в народ, от села к селу, от избы к избе, — снова начал Лебеденко. — Благоговею перед народовольцами, обнажившими оружие против тиранов… Говорю так, Павел, а сердцем чую: не та сила революцию совершит, не та.

— А какая же? Евгений пожал плечами:

— Сказал бы, коли знал. Может, даже фабрично-заводские пролетарии, как утверждают марксисты. Хотя как сказать, Павел, рабочий класс в России малочисленный. Взять ваш Екатеринбург, всякие мастерские заводами да фабриками именуют. Хотя местные пролетарии хозяйский гнет испытывают не меньший, чем на крупных предприятиях… Но революционности у рабочего люда не отнимешь. Читали ли вы речь рабочего Петра Алексеева на суде? Любопытно! Непременно дам.

Взяв топорик, срубил ветку, начал ладить рогатины.

— Принесите воды, Павел.

Подхватив чайник, Точисский сбегал к реке, Евгений подвесил его над костром, сказал:

— Побалуемся чайком. — И вернулся к прерванному разговору: — Я о рабочей сознательности сейчас подумал. Да, да, не удивляйтесь, как видите, народоволец — о рабочей сознательности. Убеждаюсь: сознательности-то у рабочего человека гораздо больше, чем у мужика… Послушайте моего совета, Павел, не задерживайтесь в Екатеринбурге, год-другой, и уезжайте в столицу. В Санкт-Петербург, в гущу революционной жизни. И еще мой вам совет: не поддавайтесь первому порыву, какой бы он ни был, пусть даже прекрасным покажется. Разберитесь, где верная дорога, и уже тогда становитесь на нее, не сворачивайте…

Сейчас Точисский смотрел на Богомазова. Тот подходил к нему, протягивал руку.

— Здравствуете, Павел, не ожидал встретить вас. Точисский обрадовался:

— Давно ли вы из Екатеринбурга?

— И месяца нет. Перед отъездом собирался побывать у ваших родителей, да не выдалось свободной минуты. А Лебеденко в Тобольск сослан. Кто-то донес — литературу недозволенную хранил. — Взяв Павла за локоть, повел к выходу. — Не потеряли интереса к революции?

— В каком смысле?

— Ну-ну-ну, не конспирируйте, я ведь помню вашу гимназическую тягу к революционным идеям.

— Мне думается, это преувеличение.

— Скромничаете. А я, грешным делом, собирался пригласить вас завтра на товарищескую встречу послушать кое-кого. Один из бывших народовольцев переметнулся к марксистам и теперь обрушился на нас с нападками. Так как?

— Ну что ж, — сдержанно согласился Точисский.

— В таком случае жду завтра в восемь вечера на Литейном мосту.

На следующий день, вернувшись из мастерских, Павел умылся, перекусил наспех и отправился на встречу с Богомазовым.

Иван дожидался его. Смеркалось. Солнце коснулось краем Невского залива. На Литейном было оживленно.

Богомазов выглядел уставшим и вялым. Молча прошли часть пути, Павел немного волновался: что-то принесет ему сегодняшний вечер?

Вошли в добротный, солидный подъезд и поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Богомазов потянул за шнур звонка. Дверь открыла молоденькая горничная.

В прихожей на стульях небрежный ворох пальто и студенческих шинелей.

Квартира просторная, богатая. Полы коврами устланы, на стенах картины в массивных золоченых рамах.

Богомазов поймал взгляд Точисского, заметил:

— Отец нашего товарища — известный адвокат, его квартира.

В гостиной расположились студенты в форменных двубортных тужурках, гимназисты старших классов, курсистки. Шумно, говорили о чем-то, доказывали друг другу.

Богомазов уселся на подоконник, а Павел остановился у стены. На него не обратили внимания, зато появление Ивана встретили одобрительными приветствиями. Видно, здесь он пользовался особенным вниманием.

Наклонившись к чубатому студенту, Богомазов спросил:

— О чем речь, друзья?

К нему повернулась стройная розовощекая курсистка с тугой косой через плечо.

— Вы ведь слышали о новой книге Плеханова? Кинув первую бомбу в нас, своих бывших товарищей, — я иначе не расцениваю книгу Плеханова «Социализм и политическая борьба», — он швырнул в народников вторую бомбу. Вот полюбопытствуйте. «Наши разногласия», — и протянула Ивану книгу. — Непременно прочитайте. Это разногласия между группой «Освобождение труда» и нами, народниками.

Точисский взял у Богомазова книжку, полистал. В Петербурге он уже слышал имя Георгия Плеханова, однако прочитать его работу «Социализм и политическая борьба» не удалось.

— Свой характер Жорж показал еще в «Черном переделе», — заметил студент в пенсне. — Плехановскую группу в Женеве рассматривают как рождение российской социал-демократии.