– Ты дала мне много денег. К тому же я торговался и решил несколько сэкономленных реалов пустить в дело. И я же не стал покупать какое попало вино. Я сначала попробовал то у одного, то у другого… – Он горестно склонил голову. – Эти проклятые галеры лишили меня сил. Раньше от такого количества вина я бы и не захмелел. Я мог пить с друзьями всю ночь напролет и оставаться трезвым, а тут… С трех… нет, с четырех кружек меня совершенно развезло.
– Что он говорит? – заинтересованно спросил Жан, потому что свой монолог Леонид произносил-таки на русском языке.
– Говорит, что галеры отняли у него здоровье, – так же шепотом ответила Соня.
– И в чем это выразилось?
– Он теперь может пить гораздо меньше, чем в России.
– Что это вы там шепчетесь? – с пьяной подозрительностью спросил Разумовский.
– Я спрашиваю мадемуазель Софи, не обидитесь ли вы, если я попрошу налить мне кружечку, – сразу нашелся Жан.
– Вот это человек! – обрадовался Леонид, легко переходя на французский язык. – Врач. Говорят, врачи любят пить. Если изо дня в день наблюдать, как болезни съедают людей… любого вероисповедания, поневоле захочешь… отвлечься.
– Но не будете же вы здесь стоять, посреди коридора, и наливать вино в кружки из этой ужасной бутыли! – вмешалась Соня. – Идите в ту залу, где у нас стоит стол, а мы с Мари, уж позвольте, продолжим уборку.
– Ты убираешь комнату? – строго нахмурил брови Леонид.
– Ну, какой из меня уборщик, – нарочито кокетливо улыбнулась ему Соня, – я больше за Мари присматриваю. Иди, иди, с Жаном тебе будет не скучно.
Она осторожно вынула шпаги у него из‑под мышки и ободряюще улыбнулась Жану. Что ж, он подставляет свою грудь – точнее, свой бедный желудок – под буйный темперамент Разумовского. Тот будет пить сам и поить Жана до тех пор, пока кто-то из них или оба не упадут без чувств.
Хорошо иметь рядом столь надежного друга, как Жан, но скоро ему такое положение надоест, приключения утомят… Молодой человек, умелый и известный в своей профессии, обаятельный и красивый, не может удовлетвориться ролью помощника, приложения при какой-то персоне, пусть и аристократке. Для этого он ещё слишком молод… И наверное, ему не хватает истовой веры мальтийских рыцарей, которые без оглядки посвящали свои жизни делам ордена… Да, от скромности Софья Николаевна не умрёт. Сравнила себя с Мальтийским орденом!
– Ваше сиятельство подумали сейчас о мсье Арно, – сказала ей с верха лестницы Мари. Она приноровилась махать тряпкой, потолок освобождался от пыли и паутины, и в комнате, будущей детской, светлело на глазах.
– А ты откуда знаешь? – удивилась Соня.
– У вас было такое мечтательное выражение. Я сама подумала, что и он, и Жюстен – люди замечательные.
– Ты помнишь, что они говорили? Нужны каждодневные упорные занятия. А мы с тобой на уборке застряли!
И Соня, показывая пример, стала тереть оконное стекло. Благо оно было узким, но длинным. До верха Соня не доставала, и остальное домыла Мари. Но больше ничего делать княжне не хотелось.
Презирая себя за то, что увлекшее её поначалу предприятие слишком быстро ей надоело, Соня сказала:
– Мари, ты здесь всё домывай, а я на минутку схожу к сеньору Пабло. Он обещал найти нам кормилицу.
Укоряя себя за радость, с какой она покидала комнату, Соня все же невольно ускоряла шаги.
По дороге она заглянула в комнатку Мари, где всё ещё стояла корзина с ребенком. Над ним как раз склонилась кухарка, что-то поправляя, и, ещё не видя Сони, выпрямилась с мечтательным выражением лица.
– Как он, Анхела?
Кухарка вздрогнула, будто её застали за чем-то неприличным, и виновато улыбнулась.
– Спит. Я зашла взглянуть, не мокрые ли пеленки. Мари куда-то ушла.
– Она моет окно в будущей детской комнате, – пояснила Соня. – Ты посматривай за ним, Анхела, а я сейчас к сеньору Пабло загляну. Может, приведу для него кормилицу. Бенито за ней поехал…
– Дай вам Бог здоровья, госпожа, что заботитесь о бедном сиротке.
Соня всегда смущалась, когда её вот так, в лицо, хвалили. Она быстро пошла к выходу, но тут же остановилась, вспомнив:
– Кстати, мы же приобрели только одну кроватку! А где будет спать сын нашей кормилицы?
– На большой кровати рядом со своей матерью, – хмыкнула Анхела. – Невелик сеньор!
Соня легко сбежала в соседний двор по серо-белой мраморной лестнице – усадьба Пабло Риччи располагалась ниже Сониного особняка, как и самой дороги, которая пролегала поблизости. И навстречу ей уже торопился хозяин дома.
– Ваше сиятельство! – Он гостеприимно распахивал ей навстречу руки, будто тотчас собирался заключить её в объятия. – Какая радость!
– Бенито ещё не вернулся? – спросила она.
– Подъезжает. Он уже подъезжает… как я думаю. – Пабло предложил ей руку, строго зыркнув на толпящихся за его спиной слуг. – У нас до его приезда есть немного времени, и я могу показать вам свою мастерскую, куда я удаляюсь рисовать, когда домочадцы чересчур мне досаждают.
Слуги несколько поотстали, а Пабло, повернув голову, бросил одному из них:
– Принесите вино, что доставили мне сегодня из Италии, и засахаренные фрукты из Турции.