Обрезок жизни

Что она ещё могла сказать? Маша училась на журналиста, в её руках было оружие, которое может помочь несчастным, попавшим под безумный каток судебной машины, полной низкоквалифицированных кадров, чья работа в силу маленьких сроков на процессуальные действия и в силу очень низкого финансирования была поставлена на поток. Некогда было разбираться в конкретном деле. Дело надо скорее заканчивать. Галактион чувствовал, что чёрные тучи сгустились над ним и поглотили его. Он уже пропал. Не было возможности выбраться. Это не было заказное дело – он никому не мешал. С заказными делами можно бороться, можно найти противоборствующую группу интересов внутри бюрократической машины. А в его случае была лишь тупая слепота. Случай. Просто судьям не хотелось сильно вникать в его дело, было много других дел, требующих решения, а следователям ФСБ и прокурору это светило повышением, ну или как минимум новыми лычками на погонах.

Он не мог поверить, что та реальность, когда он будет зарабатывать и помогать постаревшим родителям больше неосуществима. Его жизнь пошла по другому руслу, пошла по нему случайно. Так получилось.

В камере к нему относились с равнодушием. Сначала он боялся, что его будут как-то унижать или использовать, но сокамерникам, казалось, не было до него дела. На самом деле они просто знали, кто он и за что тут. Может быть, даже как-то по-своему жалели. Но они чувствовали, что он их. Он с ними надолго. Значит он свой, и ему придётся принимать правила игры.

Так вышло, что молодой, амбициозный и в целом неплохой человек, отправился в тюрьму на целых десять лет, в строгий режим. Отправился несмотря на попытки хотя и бесплатных, но уже квалифицированных адвокатов, отбить его в кассационной инстанции, ссылаясь на многочисленные нарушения процессуального законодательства, на явно некорректные формулировки в допросе свидетеля, на грубые ошибки и противоречия в мотивировочной части судебных решений. Отправился прямиком из родительского гнезда и одного из лучших вузов России.

Другой мир

Поначалу Галактион просто лежал в койке на нарах. К нему особо не приставали – только всякая гнусь, которая тут же была отогнана старшими. Несколько «уважаемых людей» хотели использовать его для связи с внешним миром, а кто-то даже хотел втянуть в преступное сообщество, зная, что он, хотя и не закончил даже первого курса, но учился в МГУ.

Галактион пребывал в настоящей клинической депрессии: он буквально не мог подняться с койки, речь давалась с трудом и была медленной и невнятной, а когда его всё-таки заставляли подняться и идти есть, столовые приборы постоянно вываливались из рук. Тело было ватным, чужим, конечности – словно искусственные манипуляторы, приделанные тупыми инженерами. Наблюдать за собой со стороны было странно, но это спасало психику на каком-то этапе.

«10 лет, 10 лет!», – думал он.

Иногда этот срок казался совсем небольшим.

«Что такое 10 лет? – Это даже меньше, чем я проучился в школе. Правда всего на год.»

Но потом он понимал, что человек не вечен, что 10 лет с 18 до 28 – это совсем не тоже, что 10 лет с 28 до 38. Это самая первая его молодость, самое интересное, энергичное время, полное борьбы за поиск себя, своё место в обществе. Именно в этом возрасте человек робко встаёт на те рельсы, по которым, как правило, катится всю оставшуюся жизнь. Эти его 10 лет будут серой, вонючей камерой с решётками и отмороженными сокамерниками, которые уже начали покусывать его, выясняя, насколько он прогнётся.

Прокурор просто обманул его. Как какой-то торговец на рынке. У Галактиона отняли свободу, чтобы упростить себе труд и легко прыгнуть по карьерной лестнице.

Пытаясь не дать себя в обиду, он потерял несколько зубов в драках. Их можно было спасти, но тюремный стоматолог просто вырвал их, вместо того, чтобы обеззаразить повреждённые дёсны и поставить какие-нибудь коронки, чтобы зубы встали на своё место.

Он читал газеты, которые присылала Маша. В самые первые дни на передних полосах крупных изданий были статьи о нём. Это был действительно вопиющий случай. К нему приезжали омбудсмены, разговаривали с ним, брали интервью журналисты. Маша присылала свои статьи о нём, которые печатались в университетском журнале. Потом визитов стало меньше, а потом они просто оборвались. Он не был ни знаменитым актёром, ни крупным предпринимателем, которого можно было объявить жертвой вождистского режима. Он был просто парнем из провинции, которому не повезло.

Со временем Галактион с неприятным чувством отметил, что даже Машины статьи перестали быть описанием его конкретного случая и начали превращаться в общие рассуждения о несовершенствах системы российского правосудия, об изъянах общества, запуганного терроризмом и государством, которое использует страх перед терроризмом, чтобы зарубить гражданские свободы и т. д. Галактион понял, что остался один. Только резко сдавшие по здоровью родители были на его стороне по-настоящему. Но что они могли сделать?

Через три года он получил известие о смерти матери.

Как же это больно!

Это случилось по их вине.