Обрезок жизни

Здесь было время подумать. Он с ужасом осознал, чем мать пожертвовала для него. Она была умной женщиной с громадным потенциалом: она смогла бы стать известным адвокатом или после того, как частное предпринимательство разрешили, создать юридическую фирму. Отец был совсем другим. Он работал подрывником на местном предприятии, добывающем известняк. Егор Павлович не был плохим человеком, но его убеждения и взгляды на жизнь несли на себе отпечаток узколобости и грубости простого работяги: он не принимал стремления Милы Сергеевны – будущей жены, поехать в столицу, делать карьеру там. Она бы и уехала, если бы не беременность. Галактион почему-то только теперь понял, что его рождение и было тем фактом, который оставил мать во Владимире. Вряд ли она была по-настоящему счастлива, но она решила положить жизнь, чтобы он стал кем-то. А он оказался за решёткой. Они отняли её у него.

Когда отец приезжал, между ними происходил диалог один и тот же диалог. В этом диалоге не было слов. Егор Павлович видел настроение сына и понимал, что тот уже не будет тем, кем он стремился стать, кем они его видели. Чистым, почти даже возвышенным исследователем общества, который как бы беспристрастно стоит над всеми социальными процессами, фиксирует и артикулирует их причины, предсказывает возможные последствия. Галактион стал непосредственным участником этих процессов.

– Здорово, сын, – начинал всегда разговор Егор Павлович.

– Привет, – отвечал Галактион.

Он никогда не прибавлял слова «пап» или хотя бы «отец». Егор Павлович понимал почему. Через стекло на него смотрел молодой, голодный зверёныш с нехорошим блеском в глазах.

– Принёс тебе вот гостинцы, – он тряс пакетом.

Галактион кивал. Он знал, что большую часть придётся отдать, но он почти не жалел. Он почти принял эти правила.

– Ну, как ты тут? – Егор Павлович всегда был не слишком сентиментальным.

– Да как всегда. Тут ничего не меняется, – отвечал Галактион.

Их свидания всегда проходили по одному сценарию. Однако большая часть разговора шла вне поля словесного общения. Галактион видел, что, хотя отец не понимал многих процессов, проще говоря, он был глуп, но одно он понимал. И понимал очень хорошо. Есть нечто, что уничтожило его семью. Всё, что он, хоть и очень по-своему, но любил.

Они подолгу смотрели друг на друга. Этот взгляд наполнял обоих. Они как будто отправляли друг другу волны такой мощи, что мир обоих наполнялся красками, которые они обычно не видели вокруг. Это было похоже на наркотическое опьянение. Они одинаково понимали, что ждёт их в перспективе.

Галактион много читал. Иногда он писал, но часто надзиратели забирали его работы. Потом они прекратили это делать по причинам, которые в тюрьме не принято проговаривать вслух.

От Маши он получал очень мало вестей. По последним письмам он чувствовал, что он для неё – социальный долг сознательного гражданина. Для неё было тяжело писать ему, потому что вся её молодая энергия была посвящена покорению бесчисленных карьерных высот. Её публичный вес нарастал как снежный ком, в том числе благодаря таким действиям, как поддержка незаслуженно осуждённых, но почему-то – она сама не понимала почему, ей было тяжелее всего писать именно Галактиону. Маша думала об этом, старалась заставить себя полюбить его. Не как мужчину – у неё их было много, а как страдальца. Но почему-то именно с ним у неё этого не получалось. Может быть, это из-за того, что он был из прошлого, в котором она ещё была какой-то другой?

За пару лет до конца срока Галактион затух. Многократное повторение одних и тех же практик, которые в итоге ни во что не выливаются, ведёт к отупению. Его физические занятия и чтение превратились в ритуалы, а ритуалы люди выполняют бездумно. Уже не было той молодой ярости, которая говорит тебе: «Вот сейчас ты подкачаешься и станешь самым сильным здесь» или: «Вот сейчас ты прочитаешь эти книги, решишь такие-то задачи и станешь ого каким умным». Что толку от силы, когда за нарушение тюремной иерархии тебя просто убьют во сне, что толку от ума, замкнутого в четырёх стенах?

В последние визиты отец выглядел сильно сморщенным старостью. Галактион впервые за долгие годы ощутил в себе то чувство потери, которое испытал после смерти матери. Отец был плох. Он был седым как лунь, постоянно жевал челюстью и ничего не говорил. Он просто смотрел на него голубыми глазами, в них уже не было того незримого для других посыла, который подпитывал их обоих раньше. Он просто смотрел, словно сквозь сына.

Наконец, настал срок выходить.

«Срок выходить», – он хмыкнул вслух, когда поймал себя на такой формулировке. Теперь, похоже, все его действия в жизни будут с приставкой «срок». Закончился рабочий срок, закончился срок выходных и всё в таком духе. Жизнь, наверно, тоже будет рассматриваться как срок.

– Вот твои вещи, – сказали ему.

Он взял небольшой пакет и вышел за ворота.