Обряд

Мишаня снова заливается краской. Неужели она думает, что брат рассказал бы ему, что делал с девушкой в лесу? Впрочем, ему бы не рассказал, а вот Сане с Василием… Она будто читает его мысли и легонько ударяет его кулаком в плечо.

— Да не про это, дурень. Про обряд.

Мишаня чувствует, как под шапкой и капюшоном у него поднимаются дыбом волоски на затылке.

Что за обряд?

— Стюха и Матвей, так звали того приезжего, решили вызвать сатану. В поселке тогда слухи ходили, что на котловане работа встала, потому что они до преисподней докопали своими бульдозерами. Они хотели пойти туда, к заводу, но там забор, кордон. И тогда они в лес пошли, на камень. У Стюхи мать ведьмой была, вечно чертей гоняла. Она, кстати, там, возле камня, и умерла, как и брат твой.

Она переводит дыхание. Мишаня весь замирает и смотрит на ее рот, ждет, когда она снова заговорит, чтобы только ничего не упустить. Но она молчит, переминается с ноги на ногу.

— Они все в интернете нашли. Все инструкции, как это делать.

— И сделали?

— Да. С кровью и всем остальным.

— С какой кровью?

— Это сатана, балда. Ему надо кровь дать в жертву, голову отрезать кому-то.

Мишаня сглатывает.

— Голову?

— Ну, животного, не человека.

— И они это сделали?

— Я не знаю, я не пошла. Но Стюха поймала… животное. Как же я ее отговаривала, ты бы знал! Боже упаси. Брат твой потом говорил, что все они сделали — как прочитали, так и сделали, слово в слово.

Вдруг, ни с того ни с сего, она крестится, снова и снова, так что Мишаня невольно подхватывает и тоже крестится вместе с ней.

— Вот так. А наутро приезжего повязали.

— А… Стюха?

— Я не знаю, где она, — отрезает кассирша, озираясь по сторонам. — Холодно так. Где же этот придурок пропадает, я себе все застужу к чертовой бабушке.

— Ты думаешь, этот приезжий вернулся и снова принес… зло?

— Нет, — произносит она, осмотревшись по сторонам. — Он не может вернуться, умер он. Это просто я расстроенная тогда была, на поминках. Забудь. Иди домой, утешай мать.

— Спаси… — Но Мишаня не успевает договорить: она уже поворачивается к нему спиной и устремляется прочь, в сторону тенью выплывающей из-за угла машины, ловко перебирая тонкими каблуками по снежным буграм.

Отойдя на несколько шагов, она подносит телефон к уху и звонит кому-то, но кладет трубку, не сказав ни одного слова, как бывает, когда абонент отключен. Тогда она поворачивается к Мишане и кричит ему через пустырь:

— А чего ты спросил?

— Просто так.

— Точно?

— Да.

— Хорошо. Это хорошо. Матери привет.

* * *

Он всего услышанного у Мишани давит виски и перед глазами танцуют белые точки. Обряд? Отрубленная голова? Сатана в котловане? Отчего-то он вспоминает тишину, которой встретил их с Петькой лес, когда они вышли из машины у камня в тот день в октябре. Может быть, так все и есть? Может, правда в поселке у них живет сатана, и это он откусил деду ногу, и заставил сбежать отца, и убил Петьку, и разбил сердце матери? Ноги сами несут его к автомастерской. Раз теперь он знает секрет патрульного и Егеря, он может себе это позволить, думает Мишаня, тихо захлопывая за собой дверь Петькиного «лансера». Если его поймают, ему этот жирный ничего сделать не сможет, он у него в руках. Мишане нравится наглость его собственных мыслей, она вселяет в него решимость.

План у него простой: он поедет в заброшенный поселок, обратно в дом, где они с Васей и Саньком ночевали после поминок. Там он отыщет все, что только можно, про эту пропавшую девочку и ее парня, того злого человека. Может, там будут еще фотографии, крупнее, где он сможет лучше разглядеть его лицо, понять, кого ему высматривать на пустой улице, кого бояться. Так он думает, пока «лансер» выруливает со знакомых улиц и движется в сторону призрачной фигуры запорошенного снегом завода, который будто светится в темноте, притягивая к себе глаза.