Обручение на чертовом мосту

Наверное, Софокл был прав. Наверное, надо было смолчать. Но Ирена уже довольно натерпелась от самодурства Адольфа Иваныча, чтобы не позволить себе хоть маленькое удовольствие: докучать ему беспрестанно своим собственным самодурством. Безрассудная отвага, которой отличались в опасные минуты все женщины ее рода, дурманила голову почище шампанского. За эти несколько мгновений, когда она могла унижать мерзкого управляющего, как хотела, она готова была и жизнью рискнуть. А потом… а потом придется положиться на волю Божью и на милость нового барина. Сказать правду, Ирена все еще надеялась на этого человека. Ну а нет…

«Зачем, – подумала она бесшабашно, – горевать о том, что еще не случилось? И без того хлопот довольно: опять Емеля начал говорить деревянным голосом, да и Жюстина Пьеровна все норовит заговорить по-французски там, где должна говорить по-английски. Ведь мисс Жаксон, которую она играет, англичанка, а не француженка!»

И все-таки коленки у нее задрожали, что скрывать… Однако рожа Адольфа Иваныча приняла прежнее непроницаемое выражение.

– Извольте, – пробормотал он, почти не размыкая губ. И обернулся к Нептуну, который, заслышав любезное его несчастному сердцу слово «сигара», нервически припадал на передние лапы и заглядывал в лицо хозяину с просящим выражением: – О нет, Нептун, брудер! Вот ее проси теперь о сигарках, а я умываю руки! – И он ткнул пальцем в Ирену.

Умнейший пес, чудилось, понял слова хозяина, потому что немедля вспрыгнул на сцену и принялся бодать лбом Ирену под коленки, как бы вынуждая ее спуститься и идти поскорей в кабинет, давать ему сигары. Это было невыносимо смешно, вся труппа, да и Адольф Иваныч с Булыгою хохотали до колик, однако же понятно было, что репетировать в таком состоянии никак невозможно, а потому Жюстина Пьеровна решительно попросила увести собаку. Адольф Иваныч и Булыга едва утащили пса, который разбушевался и лаял своим оглушительным прокуренным басом.

Когда настал вечер, вновь явился Булыга и сопроводил Ирену в ее преображенную каморку. Она наскоро поела и упала на оттоманку, страшно усталая, но долго не могла уснуть, потому что в ушах так и звенели слова Жюстины Пьеровны: «Завтра генеральная репетиция! В костюмах!»

Глава XX КОРОБКА СИГАР

Наутро в костюмерной – маленькой комнате, где теснились три гримировальных столика, на которых были укреплены зеркала и там и сям виднелись многочисленные свечные огарки, прилепленные прямо на полированное дерево, – сидели чуть ли не в обнимку на одном табурете примирившиеся Ирена и Матреша и разглядывали Емелю, которого одевали в щеголеватый охотничий костюм Алексея Берестова. Разглядывали они также лакеев, исполнявших роли Берестова и Муромского. Им предназначены были и шелковые, с турецким узором шлафроки, и фраки, и охотничьи костюмы, не менее щегольские, чем у Алексея-Емели. Платье для Жюстины Пьеровны тоже было готово – весьма элегантное, но в то же время кокетливое, чтобы как можно лучше изобразить мисс Жаксон – «сорокалетнюю чопорную девицу, которая белилась и сурьмила себе брови, два раза в год перечитывала «Памелу», получала за то две тысячи рублей и умирала со скуки в этой варварской России». Девушки разглядывали своих сотоварищей по труппе не без зависти. Матреше предстояло весь спектакль проходить в сарафане, а Ирене – провести в таком же сарафане бо́льшую часть действия. Конечно, для нескольких сцен у нее было платьице из графских сундуков, а у бедной Матреши не было ничего. Пользуясь тем огромным влиянием, которое она внезапно приобрела, Ирена заставила Булыгу расщедриться и выдать «толстого полотна, синей китайки и медных пуговок» – все как в повести «Барышня-крестьянка» для Лизы, которая намерилась претворить в жизнь свой маскарад, – только в двойном размере, чтобы обновку получила и Матреша. Совершенно как в книжке, «за шитье засадили всю девичью», а Емеля (вместо книжного Трофима-пастуха) собственноручно сплел две пары новых пестрых лаптей.