Обрученные судьбой (СИ)

В камине библиотеки ярко горел высокий камин, вторя короткими всполохами подмигиваниям огоньков свечей, расставленных в высоких напольных светильниках. Эти отблески то и дело отражались в многочисленной позолоте, которой были украшены бархатные переплеты книг на полках, в сапфировой глубине камня, ладно сидевшем на одном из пальцев человека, что терпеливо ждал, пока Ксения шагнет несмело в комнату, а дверь за ней захлопнется с тихим шумом. Она не сразу, но узнала бискупа в том мужчине, что с явным трудом поднялся из кресла у камина ей навстречу, невольно отшатнулась назад, стушевавшись на миг под этим пристальным взглядом, призванным проникать в души.

— Пани Катаржина! — произнес бискуп, улыбаясь, протягивая ей руки ладонями вверх, и Ксении ничего не оставалось другого, как шагнуть к нему навстречу и положить свои пальцы на его ладони. — Пани Катаржина…

Он перевернул ее ладони и кивнул, разглядев у основания безымянного пальца тонкую полоску шрама от ожога, ставшую почти незаметной за эти годы.

— Королева отменно разыграла свою партию, но еще готова продолжать бой, — проговорил бискуп, поднимая взгляд от ее рук, снова пронзая ее своим острым взглядом. Ксения хотела убрать свои руки из его ладоней, но он помешал ей, крепко схватив длинными пальцами. — Панна Ксения, боится меня? Разве может служитель Господа причинить вред Его созданию да еще такому дивному, как панна? Или панну стоит ныне иным именем называть — пани Катаржина?

Он легко потянул на себя ее руки, принуждая уступить его желанию повести ее к креслам, стоявшим у ярко пылающего камина, помог ей опуститься в одно из них, а после занял место напротив, сложил пальцы друг с другом в «домик» и стал наблюдать за ней поверх этой фигуры.

— Я мог бы узнать пани по этому жесту, — медленно произнес епископ, глядя, как потирает кончиками пальцев висок Ксения. — Пани так делала то, когда задумывалась над фигурами на поле, когда мы с ней партию вели. И шрамик… он почти незаметен, но я столько раз наблюдал этот жест, что заприметил его. Пани удивлена нашей беседе? Пани думает, что я враг ей, верно? Враг, которого стоило бояться все эти годы…

— А разве не так? Разве друг способен на деяния, о которых я наслышана? — спросила Ксения. Бискуп усмехнулся в ответ и попросил ее знаком разлить подогретое вино из серебряного кувшина, что стоял на столике меж креслами. Ксения не стала спорить, подчинилась, в глубине души радуясь этой возможности отвести глаза от пристального взгляда епископа.

— Слышать можно многое, но познать истинные слова из услышанного — нелегкий труд, — бискуп приподнял серебряный кубок, словно салютуя своей собеседнице, а потом пригубил ароматного вина. — Дивный нектар! Теплое вино да горячие кирпичи — вот мои друзья в нынешнюю пору, когда так давит грудь ледяная рука хвори. Она сковала мои члены, мешает дышать полной грудью. Я уже давно не веду службы, сижу для статуса на скамье, пока те, что помоложе, творят их. Но нынче что-то совсем худо… даже ноги не служат толком. Да, я уж не молод, и полагаю, что вскоре минет и мой срок ступать в мире земном. И я безмерно рад, что все тайны стали явью до того момента, как мне пришлось бы говорить о них на исповеди. Ведь в том случае я бы открыл ваши с паном Смирцем тайны без вашего ведома, без единой возможности сказать вам наперед о том. Кто ведает, как поступил бы Владислав тогда?

— Святый Боже! — Ксения замерла на месте, вцепившись в кубок пальцами, так что заболели суставы. Пан епископ ведал обо всем! Знал еще до того, как Добженский случайно попал на двор Ежи и узнал в дочери пана Смирца некогда сгинувшую в огне панну из Московии. Епископ кивнул, заметив, как она побледнела, подтверждая ее мысли.