Обрученные Венецией

– Вы привели в монастырь Святой Магдалены двух мирянок, которых надобно принять в послушницы. Почему вы не научили их здешним порядкам? – голос настоятельницы звучал скорее грозно, чем требовательно.

Монахиня Елизавета скромно молчала, зная, что спорить с той бесполезно. Она лишь поклонилась и смиренно произнесла:

– Прошу простить, матушка Мария! Но наши гости ведут себя непокорно из-за нежелания подчиняться…

– Вы должны ознакомить их со всеми правилами монастырской жизни. И, в частности, с уставом монастыря святой Магдалины.

– Прошу простить, что вмешиваюсь, – произнесла негромко Каролина, – но я не давала свое согласие на принятие меня в послушницы. Впрочем, как и моя служанка.

– Разве я спрашивала вас об этом? За вас это решено сенатором Венеции, если на то пошло! – ответила настоятельница железным голосом.

Очевидно, настоятельница не могла и подумать о неумении мирянки покорно отмалчиваться и соглашаться с тем, что ее возмущает. Поэтому матушку сразила реакция гостьи на ее слова.

– Кто бы ни распоряжался судьбой человека по документам, – громко промолвила синьора, – против его воли никто не имеет права поступать. И решения относительно нашей последующей участи будет принимать каждый из нас. Я не желаю посвящать свою жизнь службе Богу в сане монахини, и, можете мне поверить, – вам меня не заставить!

– Вы примете постриг, – самонадеянно ответила на то матушка Мария. – А до того момента вы обе обязаны слушаться нас.

– Я повторюсь, матушка Мария, – терпеливо говорила Каролина. – Мы помещены в ваш монастырь временно и подчиняться затворнической жизни никто из нас не намерен!

– Вот как? – возмутилась та, и Каролина заметила выросшую ярость во взгляде настоятельницы, – подобные искры в глазах ей посчастливилось видеть утром у сестры Анны. – Да я сию минуту прикажу, чтобы вас отсекли розгами, и Господь меня простит, ибо вы не желаете служить ему, как требует того Его Священное Писание!

– Прошу простить, благочестивая матушка, – промолвила несмело Елизавета, – но сенатор Фоскарини является супругом этой мирянки. Он может не одобрить всякого рода издевательства над ней. Нам лучше не гневить его самовольными действиями, иначе мы потеряем обещанное им попечительство, и монастырь совсем рассыплется.

С этими словами сестра Елизавета протянула кошелек с дукатами, переданными Адриано для монастыря.

Лицо настоятельницы заметно побагровело от гнева.

– Ты хотела прикарманить деньги на реставрацию монастыря себе? – озлобленно воскликнула настоятельница и вырвала из рук инокини кошелек.

– Досточтимая матушка, Господь свидетель, что я не способна на этот грех, – покорно склонила голову Елизавета. – Сенатор прибыл поздно ночью, когда вы уже отошли ко сну. Я решила отдать вам деньги сегодня.

– Ты будешь наказана за свой проступок! – не унималась матушка, чем приводила Каролину в бешенство. – Ибо говорил Господь: «Не укради!»

Синьора Фоскарини возмущенно посмотрела на озлобленную настоятельницу и затем на растерянную Елизавету.

– Господь вам лично это говорил? – услышала свой голос Каролина и увидела искаженное в гневе лицо настоятельницы. Собственные слова ей самой казались неожиданными, но она настырно продолжала дерзить. – Или кому-то из ваших приближенных?

– Да как ты… жалкая… – судя по первым возгласам матушки, она намеревалась нарушить свой обет смирения, но, видимо, вспомнила об этом и лишь перевела дух.

Каролина не скрывала едкую улыбку: теперь ей становилось понятно, отчего сам Господь обходит стороной эти места.

– В-в-вон! – закричала матушка, и Каролине показалось, что из покрасневшего и набухшего лица настоятельницы сию минуту повалит дым. – Вон!

Синьора с легкой улыбкой на устах поднялась со скамьи и радостно, чуть ли не вприпрыжку, направилась к двери.

– Как изволите! – воскликнула она напоследок. – Ты успела поесть? – спросила она шепотом у кормилицы.

– Да, синьора, – ответила Палома, и когда они вышли за двери, едва подавила в себе дикий хохот. – Вы видели ее лицо? Она чуть не вскипела от гнева!

Но как только они подошли к своей келье, Палома зашлась внезапным плачем.

– О, синьора Каролина, Господь покарает нас за такое поведение! Вы вели бы себя помягче: проклятье монахини может навсегда изувечить жизнь человека…

– О, Бог мой, Палома, что ты такое говоришь? – лицо Каролины скривилось в недоумении. – Какое еще проклятье?

– Они бывают злобными… инокини… Я слышала, как госпоже Патрисии рассказывала ее подруга о таком ужасном случае…

– Палома, – переведя дух, перебила ее Каролина, – угомонись! Если мы не постоим за себя в этом месте, за нас этого никто не сделает, и в одно прекрасное утро мы проснемся постриженными, с монашеским покрывалом на голове! Нельзя позволять над собой издеваться…

Вытерев слезы с полных щек кормилицы, Каролина присела рядом с ней и обняла ее, с тоской закрывая глаза, словно ей чудилось, что вместе с этим она исчезнет из этого монастыря.