Обрученные Венецией

К удивлению синьоры Фоскарини, в монастыре царила звенящая тишина. Создавалось впечатление, что монахини так и не заходили в помещение, невзирая на моросящий за окнами дождь. Словно фурия, Каролина пронеслась по узкому коридору, но никого встретить ей так и не удалось. Тогда она решила выйти на улицу.

Каково же было удивление синьоры, когда на фоне мрачной осенней непогоды и почти обнаженных деревьев ей пришлось наблюдать странную картину: прямо в центре двора несколько монахинь собрались в кружок, сомкнув руки в молитвенной позе и читая вразнобой какие-то слова. С противоположной стороны в таком же положении, смиренно склонив головы, подступала остальная часть этой странной процессии. Черно-белое шествие слилось с толпой стоящих в кружке монахинь, и Каролина поняла, что в центре картина замыкается на ком-то еще. Она подошла ближе, заставив себя наблюдать невероятно жуткую картину: посреди круга сидела полуобнаженная сестра Елизавета, на которой, помимо покрывала, ничего не было. Она сгорбилась от стыда и дрожала от невероятного холода, который навевала поздняя осень. На спине несчастной «красовалось» несколько кровавых следов от розги. По ее щекам текли слезы, а в руках был небольшой хлыст из какого-то жесткого материала.

– Молитесь, сестры! – воскликнула настоятельница, и гул, который они называли молитвой, зазвучал еще громче. – Молитесь о спасении души грешницы Елизаветы, нарушившей заповедь Господа нашего и ворующей в стенах, приютивших ее.

Сестра Елизавета заливалась слезами и хлыстала себя по собственным рукам, очевидно, пытаясь стереть свой грех воровства со своих и без того измученных конечностей.

– Что за сатанинский ритуал? – на возмущенный глас Каролины обернулась вся толпа, стихающая под напором ее озлобленных глаз.

– Не позволяйте своему нахальству, синьора, прерывать исполнение воли Божьей! – возмутилась настоятельница, и тут же замахнулась рукой, чтобы ударить хлыстом по земле для усмирения толпы, но Каролина не позволила ей этого, грозно воскликнув:

– К чему у вас в руках хлыст, матушка? Вы жаждете приструнить диких зверей?

По толпе прошлась волна ужаса и перешептывания.

– Я еще раз осмелюсь спросить, матушка Мария, что у вас за ритуал? И отчего же я не приглашена?

– Вы осмелились нарушить наши правила, поэтому, синьора, я решила отстранить вас от подобных обрядов. Но если вам любопытно, сестра Елизавета виновна в воровстве, в котором ее неоднократно обвиняли и ранее. Поначалу она пыталась скрыть от меня деньги сенатора Фоскарини, которые были переданы мне в ночь вашего прибытия. А сегодня мы обнаружили в ее келье следы разлитого вина. А, следовательно, к воровству еще и прибавилось пьянство, которое есть также великий грех!

Ситуация Каролине начала потихоньку проясняться, и, всеми силами стараясь совладать с растущим внутри себя гневом, она посмотрела на настоятельницу.

– В вечер моего прибытия сестра Елизавета ничего не смогла бы украсть, поскольку деньги мой супруг передавал ей на глазах у двух свидетелей, среди которых была я и моя слуга, – ее возражение вызвало искру негодования у матушки, но та, исказившись в лице, продолжала молчать. – Однако меня интересует не только этот момент! Сестры!

Каролина важно прошла в центр круга, намереваясь прервать этот ужасный «воспитательный» обряд и освободить беднягу сестру Елизавету. Она видела, что Палома стоит в выжидательной позе, готовясь снести любого, кто сунется с дурными намерениями к ее госпоже. Хоть эта картина и показалась Каролине смешной, все же сейчас она понимала, что толпа разъяренных инокинь может стать воистину опасной.

– Сестры! Только что я сумела обнаружить в своей постели целую гору битого стекла! – произнесла громко Каролина, наслаждаясь очередной волной громкого гула, вмиг пронесшегося по толпе монахинь. – Вероятно, кто-то пожелал изрезать меня, чтобы оставить на моем теле множество ран, а после и шрамов. И только милостью Божьей я избежала этого!

– Должно быть, кого-то вы слишком разгневали своим возмутительным и самовольным поведением, – с ехидством в голосе промолвила настоятельница.

– Я имею представление о том, кого я возмутила больше всего, – ответила ей Каролина едкой улыбкой.

– Это сестра Елизавета! – внезапно послышался голос из толпы. – И для стекол она использовала винный сосуд!

Далее последовал шум осуждения, возмущенных воплей и плевков, но матушка Мария подняла вверх руки с видом напускного умиротворения и заставила сестер смолкнуть.

– Как видите, синьора, мы нашли виновного в защищаемом вами лице, – в ее тоне она распознала едва ли не победный клич. – Я вижу лишь то, матушка Мария, – ответила спокойно Каролина и прошла к ней ближе, – что ваши руки отнюдь не украшают мелкие порезы. Отчего бы?

С этими словами Каролина развернула ладони настоятельницы кверху, предоставив на всеобщее обозрение множество резаных ран, исполосовавших ладони матушки. Толпу монахинь пронзили изумленные «ахи» и следующие за ними перешептывания.