Обрученные Венецией

Похоже, последние слова сыграли свою роль, и монастырские ворота с завывающим скрипом медленно открылись. Жеребец Адриано недовольно фыркнул, но все же подчинился всаднику и медленно вошел на территорию монастырского дворика.

Сенатор огляделся вокруг и на мгновенье опешил. Здесь творилось нечто безобразное: раскиданный по территории двора навоз просто сводил ноздри от невыносимой вони; куры важно прогуливались прямо перед жеребцом сенатора; две монахини, одетые в грязные, изорванные рясы, уныло тягались с лопатами по двору, создавая занятый вид. Стены монастыря давно не знали реставрации и походили на древнеримские руины. Изумленный Адриано вспомнил, что до того, как он появился здесь в ту роковую ночь, когда они расстались с Каролиной, и когда он в темноте даже не различил ничтожность и нищенство монастыря, он был здесь всего один раз шесть лет назад.

Как же он мог? Как он смел оставить в этой дыре ни в чем не повинную супругу?! Да он теперь не достоин даже ее простительного взгляда после этого!

Адриано осмотрелся кругом. Неужто любовь всей его жизни, женщина, сумевшая подарить ему свою душу, тяжело работала здесь под кнутом этих тигриц с напускным кротким взглядом на миловидном лице? Каково лицемерие! Уж он-то, сенатор Венеции, прекрасно знает о жестокости, нередко царящей в божественных местах. И самое устрашающее, что в свое время именно поэтому он посчитал это место достойной карой для Каролины.

– С чем пожаловали, сенатор? – спросила монахиня, открывшая путникам ворота, и покорно склонила голову, сомкнув на груди ладони.

– Я хочу видеть вашу настоятельницу! – приказным тоном ответил Адриано, сойдя на землю.

Сестры уже известили благочестивую матушку о прибытии сенатора и, когда она воочию увидела его, ее глаза взволнованно забегали по округе. Это прибытие объяснялось только побегом его супруги, и ослушание веления сенатора содержать и блюсти за ней могло стоить настоятельнице многого. Немедля она направилась к сенатору.

– Чем могу быть полезной, сенатор? – спросила матушка Мария.

После знака, поданного настоятельницей монахиням, вокруг них не осталось никого, кроме двух наемников сенатора.

– Хотелось бы узнать, благочестивая матушка, – едва сдерживая в себе порывы гнева, выдавил из себя Адриано, – по какой причине вы ослушались меня и не уследили за синьорой, которую я любезно попросил содержать в вашем монастыре?

– Ваша супруга, сенатор… – смело произнесла та и гордо вскинула голову. – Простите за дерзость, сенатор, но ваша супруга – взбалмошная, нахальная девица, которая нарушала наш монастырский устав как только могла! Она позволяла себе не повиноваться дисциплине, обрекая мир и спокойствие в Божьем доме на разрушение! Она нагло пререкалась со мной и сестрами, надевала нарядные платья, словно посещала в этих стенах светские рауты, и деловито расхаживала по монастырскому двору, будто прогуливалась по парку, провоцируя порицание сестер за собственное самовольство! Молитвы возносила Господу Богу своему только тогда, когда ей вздумается! Агитировала непослушание и призывала вернуться к мирской жизни, что является непоправимым грехом, и на что сестры перепуганно крестились и обходили ее стороной. Только синьору, сенатор, это нисколько не смущало, а, напротив, словно подбадривало, и она продолжала делать свои дела…

Настоятельница вдруг остановилась и удивленно посмотрела на лицо сенатора Фоскарини, расплывшееся в улыбке. Его супруга – неподражаема! Ее сильную натуру даже не сломило его подлое предательство. А то, что Каролине удалось заставить относиться к себе с уважением там, где это, по сути, невозможно, вызывало в сенаторе еще большее восхищение.

– Простите, синьор, но, со всем уважением к вам, я не вижу здесь ничего забавного… – хотела было возразить его тихому смеху настоятельница, но осеклась, заметив, как ожесточилось и нахмурилось лицо Фоскарини.

– Позвольте напомнить, матушка, что я полюбопытствовал у вас тем, как вы допустили ее побег, – грозно промолвил он. – Будьте добры, объясните мне, как же так получилось, что синьора Фоскарини сбежала из монастыря едва ли не под вашим носом? И почему вы не препятствовали этому?

Матушка Мария содрогнулась от голоса сенатора, сдерживавшего в себе порывы суровых восклицаний.

– Да простит меня Господь наш милосердный! – воскликнула она. – Простите и вы, сенатор. Но я уже спала в то время, когда она бежала. Я готова была броситься под копыта жеребца, только бы остановить ее. Но есть особа, которая могла быть свидетельницей побега вашей супруги. И она сейчас испытывает наказание за свой грех. Прошу, пройдемте со мной, сенатор.