Обрученные Венецией

– Это ужасно! – с напускным возмущением ответил Витторио. – «Владей страстями, друг мой, иначе страсти овладеют тобою»*. Адриано, я и в самом деле поверил в то, что ты впервые в жизни почувствовал к женщине нечто, посильнее плотского влечения. Но, очевидно, твое сердце себя бережет от истинных чувств.

Сенатор лишь молчал, внутренне соглашаясь с тем, что лекарь Армази своими мудрыми речами просто выворачивал его душу. И бесил тот факт, что Витторио умел его заставить ощутить себя глупцом. Однако нужно отдать должное, что истина в словах старика однозначно присутствовала. Фоскарини не желал объясняться, что сходил с ума от безысходности: ему теперь надлежит все продумать так, чтобы никто в Венеции не пронюхал о происхождении его гостьи. К тому же он терзался неизвестностью ее реакции на его несвязный рассказ обо всем, что произошло.

– Каролину мучает бессонница и страдания, пока ты тешишься развлечениями. Ты ведь знаешь, Адриано, о способностях Лауры, – продолжал старик. – И хотя она побаивается говорить вслух о том, что ей дано знать, но все же позавчера ее сердце не выдержало. Она прониклась болезнью Каролины и жаждет помочь ей. Так вот, ее слова были приблизительно такими: «Этот малодушный мерзавец даже не догадывается о том, что своим распутством не позволяет ей стать на ноги».

Витторио увидел только, как глаза Адриано изумленно округлились. Откровенно говоря, тот побаивался пророчеств знахарки, и его пугала правда, которая нередко исходила из уст Витторио словами супруги.

– Когда я спросил, что заставляет ее разум так рассуждать, – продолжал Армази, – она довольно резко ответила, что ты отрицаешь в себе мысли, которые помогли бы тебе понять многие неведомые вещи. Например, то, что ваши души – это одно целое, поэтому, когда одна душа грешит, вторая за это расплачивается.

– Наши с Каролиной души? Что это означает, Витторио?

– Это означает, что, вероятнее всего, эта девушка – твоя судьба. Но если ты будешь так же безрассудно поступать, как делаешь это сейчас, ты ее потеряешь…

На этой ноте Витторио вышел из своего рабочего кабинета и направился во дворик, где его ожидали прибывшие пациенты, оставив оторопевшего Адриано наедине со своими мыслями.

Увлеченный раздумьями, которые посещали его голову, он даже не догадался подумать о том, что связывало его и синьорину с самого начала. Откуда появилась эта странная и непреодолимая тяга к ней? Все эти дни его занимал лишь один вопрос: каким образом рассказать Каролине о том, что произошло в Генуе, чтобы причинить ей меньшую боль из возможной? Несомненно, он сможет придумать наиболее безболезненную для нее историю. Но поверит ли она в его рассказ? И захочет ли вообще оставаться в Венеции? Ведь она вольна поступать, как заблагорассудится.

Одно, что ясно понимал Адриано: отпустить ее отсюда – значило обречь на неминуемую гибель. А разве он может сказать ей об этом? Нельзя ведь с первых же дней налегать на нее со своими чувствами…

Да, он оказался слабым перед этим потоком мыслей. Он оказался беспомощным перед желанием развеять их в ублажении собственной похоти. Возможно, теперь это расценится, как некое предательство, но в один вечер Адриано и впрямь перепил вина и направился к Маргарите. И лишь наутро он понял, что сделал это зря, – его душа странным образом чувствовала себя отравленной плевками, словно от ядовитых укусов змеи. И сейчас сказанное Лаурой его просто изумило и заставило несколько изменить свое отношение к некоторым событиям…

«Правду… правду… правду…»

Каролину предупредили о том, что сенатор Фоскарини вскоре посетит ее, поэтому она попросила Розу накинуть симару, чтобы не встречать его в нижнем платье.

Безумное нетерпение, с которым она ожидала Адриано Фоскарини, растянуло эти дни в поразительную вечность. Каролина редко беседовала о нем даже с доктором Армази (да и, собственно, говорить ей о нем было нечего), но слышала о сенаторе только впечатляющие слова. Адриано ей представлялся, как мужчина средних лет, быть может, даже возраста ее отца. Когда она слышала «сенатор Фоскарини», перед глазами появлялось морщинистое лицо некогда красивого мужчины худощавого телосложения с добрыми, улыбчивыми глазами, поседевшими волосами и благородной улыбкой. Она нередко слышала, как хорошо о нем отзывается не только лекарь Армази, но и та же Розалия, восхищенно лепетавшая комплименты в адрес сенатора. Такое всеобщее признание со всех сторон вызывало в душе Каролины немалую долю уважения к этому незнакомому мужчине.