Обрученные Венецией

Как только она покинула его кабинет, Адриано присел за стол и в отчаянии схватился за голову. В какой-то момент он ясно осознал: находясь в обществе синьорины, он чувствует себя не способным совладать с переполняющими его чувствами. И даже сейчас, когда ее облик исчез за толстой дубовой дверью, перед глазами сенатора всплывал гордый взгляд этой дивной особы, пытливый блеск в голубых глазах, стройный стан прекрасных линий ее тела. Мужское сердце отчаянно колотилось. Даже мгновенье в ее обществе казалось ему пыткой: он жаждал владеть ею. Причем владеть не только великолепным телом, но и прекрасной душой.

Подумать только – насколько ей удается сохранять сдержанность и такт во время общения! И как бы ей ни хотелось блеснуть умом, дама заметно ограждала себя от этого. При этой мысли Адриано заметил, что в Генуе, когда он и Паоло стали свидетелями ее ссоры с Маттео, она вела себя совершенно иначе. Неужто синьорина могла повзрослеть за столь короткий срок?

Адриано перевел дух и принялся задумчиво перебирать конверты, принесенные только что Бернардо. Но даже неотложность дел не сумела позволить сенатору совладать с чувствами. Еще, чего доброго, не хватало утратить свой беспомощный рассудок в обществе синьорины! Надо научиться держать в руках это безумное сошествие, всецело охватившее его! И в его руках сделать это!

Оставшись наедине со своими мыслями, Каролина вновь почувствовала беспокойство. Нечто внутри нее не позволяло доверять сенатору всем сердцем, хотя ей отчаянно этого хотелось. Но с такой же отчаянностью она искала в его словах подвох.

Ее не покидала мысль, что он – венецианец, а отец зачастую нелестно отзывался о гражданах этой республики, обращая внимание на их недостойные поступки по отношению к генуэзцам. Несомненно, враги не в состоянии признать достоинства друг друга, поскольку их ослепляет ненависть. Вероятнее всего, что и она, Каролина, поддалась этим чувствам, всеми силами ожидая от сенатора Фоскарини раскрытия его «истинной» сущности. Вторя себе внушаемые ей с детства слова, она подсознательно отказывалась верить в искренность великодушия сенатора Фоскарини, и потому она полагала, что его действия скрывают в себе некую фальшь. Хотя, если рассудить здраво, то эти выводы приобретают черты абсурда: к чему сенатору обижать ее? Ведь он решился на довольно отчаянный шаг: тщательно скрывает ее истинное происхождение, дабы укрыть от злонамерений своих соотечественников. Хотя, быть может, он больше печется о своей шкуре?

Все, что беспокоило ее сердце больше прочих переживаний, – это один только вопрос: где сейчас родные? Живы ли? Эти мысли вызвали в груди тяжелое дыхание и готовность пролить слезу отчаяния. А если отец жив, и его обвиняют в сговоре с крестьянами? Господи, да зачем бы ему это было необходимо? Какому герцогу это выгодно? Разве что для крупного гражданского переворота и полного свержения власти… Очевидно, этим и руководствуются обвинители.

Боже милостивый, да она же сама водила дружбу с крестьянами, в которой ее так часто упрекал герцог! Просветленная этой мыслью, Каролина поднялась и в раздумьях прошлась по комнате к дверям, затем обратно, словно по иронии ища подтверждения своим мыслям в закоулках комнаты.

Сколько сплетен разбрелось тогда по обществу и все из-за ее непослушания! Ведь отец неоднократно приказывал ей не проказничать, не общаться с простолюдинами, не позорить его имя… А ей все было нипочем! Разве она вслушивалась в смысл его слов? Все, что беспокоило ее, – это манящее «вето» на собственной свободе! Но теперь герцога могут обвинить в предательстве, заключить в кандалы и приговорить к смертной казни. Потому что у них есть для этого небезосновательные доводы.

Сердце Каролины оглушительно забилось от этой мысли, по телу прошла дрожь, и комок, подошедший к горлу, вырвался наружу громкими рыданиями. Нет, она не может этого допустить! Неужели ее отец погибнет из-за детских глупостей, бездумно совершенных в прошлом?

Ох, как тяжело столько думать! Каролине хотелось остановить непрестанные слезы, но она зашлась еще большим плачем, будто вся накопившаяся за это время боль стремилась вырваться наружу.

В этот момент проходивший мимо ее покоев Адриано услышал рыдания и распахнул дверь в комнату, даже не подумав о том, что своим вторжением нарушает определенные нормы. Каролина лежала на своей постели и сокрушалась в рыданиях. Адриано поспешно подошел к ней и присел рядом, пытаясь словесно успокоить разыгравшуюся истерику. Слезы женщин – самое невыносимое, что ему приходилось когда-либо видеть! Но они так часто в себе таят скрываемую суть многих весьма запутанных вещей.

– Синьорина, что произошло?

– Уйдите… оставьте меня, – сквозь рыдания молила Каролина, – вы все равно… не сможете помочь…

– У вас приступ истерики, а вы говорите, чтобы я ушел? —возмущенно произнес Адриано, подошел к тумбе и налил из графина в стакан воды. – Простите, но мое воспитание не позволяет оставить вас в таком подавленном состоянии…