Обрученные Венецией

Что более всего изумляло синьорину – это дивное сходство чувства, переживаемого ею в компании сенатора, с наитием, охватившем ее сердце в обществе незнакомца с карнавального бала. И в этих ощущениях синьорина отмечала нечто общее и в то же время такое личное… Ей напрочь не хотелось расставаться с частым гостем ее грез в черной маске, и в глубине души она тайно верила в их неминуемую встречу… В тот же час Каролина с недовольством отмечала свое непостоянство, желая все же позволить и сенатору Фоскарини заглянуть в свою душу.

Поэтому, когда она готовилась к прогулке в обществе Адриано, то четко поставила перед собой рамки ни в коем случае не позволять себе лишнего. А лишней в данном случае могла стать влюбленность.

Портной, которого Каролине рекомендовал Адриано, не так давно изготовил для синьорины прекрасное парадное платье, гармонирующее вечернему небосклону Венецианской республики. Синьорина с восторгом оценила работу мастера: фоном наряда послужил сотканный золоченой нитью алтабас, подчеркнутый огненно-красным атласным кантом в виде пестрой лилии. Слегка открытую грудь и натянутые плечики обрамляли присборенные кружева такого же яркого оттенка. Волочащийся длинный шлейф из легкого желтовато-бежевого шелка струился от талии к подолу несколько зауженной юбки.

Прихорашиваться к прогулке Каролине помогала Урсула, одна из немногих слуг сенатора, знающая толк в венецианской моде. Хотя сама горничная совершенно не одобряла внешний вид синьорины. Даме на выданье подошли бы закрытые наряды с высоким горлом и без этих вульгарных сборок на рукавах и талии. Но что поделать, если входящая в современность мода полностью меняла понятия людей о красоте одежд? Поэтому Урсуле оставалось лишь неодобрительно приподнимать брови, поглядывая на квадратный вырез на груди Каролины, который слегка оголял манящую часть тела синьорины.

Она расправила складки платья, сколола две пряди волос на макушке и рассыпала по плечам локоны, слегка завивающиеся на концах.

Медленно передвигаясь по комнате, Каролина ощутила, насколько точно выкроенный шлейф сдерживает ее поспешную походку, придавая ей грациозности. Однако неудобство при ходьбе едва не заставило синьорину, предпочитающую свободу в движениях, сменить наряд. Оттолкнул ее от этой мысли лишь строгий и надменный взор Урсулы, устремленный на полуоткрытую грудь девушки. В этот самый момент Каролина поймала себя на мысли, что она вновь жаждет поступить наперекор. Взглянув на себя в огромное зеркало, девушка довольно улыбнулась.

– Прелестно! – воскликнула она и захлопала в ладоши, напрочь игнорируя намекающий взгляд горничной. – В чем дело, Урсула? Тебе не по душе мой наряд? – с наигранным удивлением спросила Каролина и заметила, как горничная растерянно захлопала ресницами. – Я могу появиться в нем на улицах Венеции?

Сорокалетняя Урсула с некоторой завистью поглощала взором юную синьорину. Быть может, ее недовольство разгоралось по той причине, что она оказалась обделенной женской красотой – худощавая, со строгим лицом и носом с горбинкой, свойственной, скорее еврейкам, чем венецианкам.

Однако, несмотря на излишнюю чопорность и старомодность, Каролина находила Урсулу вполне сносной и приветливо с ней общалась. Но нечто все же заставляло ее настораживаться, глядя на эту женщину.

– Бесспорно, синьорина, платье красивое, – заикаясь, ответила та. – Однако… вы… простите мою честность, но, позвольте заметить, грудь слишком откровенно выставлена напоказ… Полагаю, сенатору это может не понравиться.

Каролину забавляла излишняя чопорность Урсулы, ведь на самом деле грудь ее выглядела вполне прилично и сносно, как для строгих правил, и синьорина тихо рассмеялась.

– Урсула, мне вполне понятно, что новая мода тяжело воспринимается обществом. Эта болезнь у всей Европы, как я посмотрю. Но скорое отбытие в родные края открывает передо мной возможности побаловать себя здесь некоторым самовольством… И я не скрою, что получаю от этого удовольствие.

Каролину прервал внезапный стук в дверь и, посчитав себя уже готовой к прогулке, она собственноручно ее распахнула. Адриано застыл в изумлении, разглядывая синьорину, благоухающую своей красотой. И его ошеломление было вызвано не только сводящей с ума красотой, но и этим женственным образом, по причине чего ему пришлось вновь согласиться со своими недавними выводами: дама весьма очевидно за это время повзрослела! Девчачий озорной блеск ее глаз сменила расцветающая изящность; присущая прежде ее походке проворность преобразилась в неторопливую величественность; а игривый смех скрывала застенчивая улыбка, едва тронувшая уголки алых губ. Несомненно, платье подчеркивало слаженность хрупкой фигуры. И хотя в обществе благосклонно говорили о вошедших в моду полных дамах, самого Адриано восхищала эта французская миниатюрность его гостьи.

– Венеция беспомощно падет к вашим ногам, когда вы появитесь на ее улицах, – выдохнул он и посмотрел в ее голубые глазки, в которых загорелось некое кокетство.