Обрученные Венецией

Немедля сестры бросились выполнять поручение, с каким-то страхом бросаясь к дверям монастыря, словно их кто-то гнал в шею. Елизавета же продолжала стоять смиренно на коленях. Палома накинула на нее лежащую неподалеку рясу и подрясник. Взгляд Каролины, брошенный на настоятельницу, наполнялся презрением к этой лицемерной особе.

– Зачем вы это сделали, матушка? – тон синьоры требовал честного ответа на заданный вопрос, что настоятельница ощутила в полной мере.

– Чтобы ваше идеальное тело познало боли, неведомые ему! – выдавила из себя с лютой ненавистью Мария. – Чтобы эти боли заставили вас обратить свой взор на лик Спасителя нашего! Чтобы ни один мужчина более не возжелал вас, и в ужасе от этой мысли вы снова же обратились к Всевышнему! Моими руками Господь направляет вас на путь истинный.

Эти слова вызвали в Каролине всхлипы смеха – беззвучного и дерзкого смеха.

– Истинная любовь к ближнему своему движет вами? – едко отметила она. – Вам Господь передал в руки полномочия истязать людей? Очень сомневаюсь, что Он жаждет мучений для своего человечества.

– Только через страдания человек может познать истину, – ответила Мария.

– Через испытания, посланные Богом, – поправила ее Каролина, – но не человеком, разуверившимся в собственном счастье и по той самой причине пытающемся сжить со свету других людей. Лишь Господь может быть справедливым к нам в своих попытках чему-то научить, но не пьющая настоятельница со злобой в сердце и отнюдь не праведной жаждой мести.

Глаза настоятельницы заполнились слезами, но даже это не помогло Каролине пожалеть ее. Протолкнув в горло ком обиды, матушка произнесла:

– Ваше непристойное поведение может послужить мне достойным поводом для наказания, синьора.

– Быть может, я и не веду себя так, как этого требуете от меня вы. Но заставлять меня насильственно – это тоже есть тяжкий грех, и вам это известно! Мой супруг все еще остается мне супругом, – со спокойной улыбкой добавила Каролина. – И можете мне поверить, что он обязательно приедет за мной, когда его гнев стихнет! Но если кто-либо из вас возьмет на себя смелость обидеть меня или мою слугу в этих стенах, он не просто оставит ваш монастырь гибнуть, но и предаст вас под суд святой инквизиции, матушка Мария. Будьте уверены, найти законные причины для этого не составит труда! Можете испытать на прочность мои обещания, если желаете.

Эти предупредительные слова вызвали в «благочестивой» матушке Марии блики страха, и Каролина довольно улыбнулась. В этот момент ее настигло чувство облегчения от того, что пришел конец этому гнету и желанию настоятельницы подчинить ее и взять в послушницы. Инокиня лишь безмолвно прошла к дверям монастыря и исчезла за ними.

Каролина помогла подняться сестре Елизавете, плачущей и сжимающей в руках злополучный хлыст.

– Напрасно вы решились на это, синьора. Они вас уничтожат! – тихо промолвила та. – Они будут исподтишка издеваться над вами, синьора. Вам не известна коварность этих несчастных людей, а мне уже – вдоволь. Вам необходимо срочно бежать отсюда!

– Об этом я и мечтаю, – ответила тихо Каролина, помогая монахине одеться. – Только мы уже дважды пропустили гонца Фоскарини.

– Я помогу вам, – тихо прошептала сестра, со страхом озираясь по сторонам. – За ваше милосердие и смелость я вам непременно отплачу. Только придется какое-то время обождать. А до того момента сидите в своей келье и без острой надобности не покидайте ее.

VI. «Спасенные ложью»

Поздним вечером, когда в монастырском дворе опустело, Каролина, вопреки минувшим мольбам сестры Елизаветы, все же сумела уговорить кормилицу выйти на улицу подышать воздухом. До закрытия дверей монастыря оставалось около часа: после вечерних молитв монахини возвращались в свои кельи, дабы отойти ко сну. Именно это непродолжительное время синьора Фоскарини видела наиболее подходящим для вечерней прогулки: безвкусному ужину она предпочитала уединение в сумерках.

Противоречие здешним порядкам и пренебрежение ими Каролину мало занимало: она знала, что присущая ей напористость остановит монахинь, намеревавшихся ее оклеветать и пустить под кнут за самовольство. В последние дни Палома часто вторила, что синьоре нужно благодарить ее несносный нрав за то, что его твердость не позволяет «гиенам» разорвать ее сердце. Кормилица уверяла: будь Каролина хоть немного слабее духом, инокини уже давно облачили бы ее в монашескую рясу.

С момента злополучной стычки с настоятельницей и толпой монахинь прошло около недели, и Каролина с удовольствием про себя отмечала, что никто более не грозится сжить их со свету. Большую роль в этом сыграли грозные слова синьоры о расправе, которую в состоянии устроить ее муж.