– Нет-нет, – пытаясь взять над собой контроль, промолвила та. – Он жив, но он… Господи, несчастья обрушились на нас одно за другим… Он в тюрьме за долги перед республикой! И он оказался там по вине компаньонов, укравших всю выручку от торговли, – отчаянно всхлипывала Каролина, вытирая набежавшие слезы. – Что он успел сделать, так это продать наш дом, оплатив часть долгов. Оставшиеся деньги он отдал мне, приказав во что бы то ни стало выручить и себя, и тетушку от сразившей нас напасти, и бежать из Венеции, чтобы после того, как его посадят, меня не заставили выплачивать деньги.
Слезы в глазах Анджелы подтверждали, что ее мнительное сердце давно уже растроганно.
– О, бедная моя девочка, так ты совсем одна! – Анджела бросилась к ней с объятиями и нежно прижала к себе, с утешением гладя ее локоны.
– Я предполагала добраться до Флоренции, чтобы попросить помощи у своей тетушки, но лекарь запретил мне передвигаться, сказав, что я могу потерять ребенка. И теперь, милая Анджела, я не знаю, что ждет меня.
Женщина крепче обняла Каролину, поглаживая ее по спине. Слезы синьоры были невероятно искренними, несмотря на ложь, которая слетала с ее уст. Хотя безнадежность выдуманной ею истории была сродни по безвыходности событиям, происходившим в реальности. Синьора Фоскарини понимала: знай эти люди чистую правду, они могли отказаться помочь ей, – кто пожелает видеть армию солдат в своем доме? И поэтому ей пришлось на ходу придумать эту гнусную историю, отомстив Адриано в своих фантазиях за ее узничество в монастыре. И пусть ей было ужасно неловко за эту мерзкую ложь, но иного выхода она сейчас не видела.
– Нам Диего сказал о том, что вам нельзя ездить верхом, Каролина, – ответила Анджела. – Полагаю, что смогу прийти к соглашению с мужем, чтобы вы остались у нас.
– О, право, мне так неловко перед вами, Анджела! Вас и так пятеро в этом небольшом доме. Мы не хотим вас стеснять.
– Ну что вы, Каролина? Для нас этот дом вполне просторен. Любовь в семье не позволяет нам тесниться.
С этими словами она обняла исходившую рыданиями гостью, всем сердцем желая утешить ее.
А Каролина лишь думала о широте сердца этой семьи. Да, в этом скромном доме не знают роскоши, – в нем нет огромных, шикарно убранных залов, дорогих нарядов и чопорности. Здесь скромно, мило и радостно. Радостно на душе от иного богатства – безмерного богатства внутреннего мира этих людей, которым чужды алчность и стенания, вражда и ненависть. И именно поэтому разрушающие силы обходят этот чудесный дом стороной.
Как только утренняя заря розоватыми лучиками коснулась влажной черепицы венецианских домов, Адриано с нетерпением вышел из своего дворца, где у порога его уже ожидали вернувшиеся Раниери и Маркус и в очередной раз не намеревавшиеся обрадовать его добрыми вестями. Это сенатор заметил по их лицам, с которыми они приходят к нему уже несколько дней. Немногословно излагая план дальнейших действий, сенатор сухо отдавал приказы, проходя рукой по карте. Все это безнадежно! Его сердце чувствует… но разум не хочет сдаваться!
Разбитый болью и уставший от бессонных ночей, Фоскарини усталой походкой прошел к своим гондолам. Не желая обращаться к услугам гондольера, Адриано все чаще и чаще управлял гондолой сам, дабы собственной силой успокоить свои изведенные за все это время нервы.
Проплывавшие мимо гондолы потихоньку оживляли городские каналы. Венецианцы почтенно кланялись сенатору Фоскарини, однако тот, к удивлению всех, уставился в одну точку, словно никого не замечая, и ни разу не ответил на приветствия. Что же это? Все привыкли, что сенатор в последнее время вел себя еще более отрешенно от общества, чем прежде, однако, невзирая ни на что, он всегда проявлял почтительность по отношению ко всем гражданам Венеции: будь то патриции или простолюдины.
И не только это утро стало поводом для активных сплетен. Венецианцы терялись перед изобилием информации, ставшей почвой для слухов. После молвы, пронесшейся по республике о том, что Адриано Фоскарини втайне от всех женился, по исчезновению Каролины многие приняли это за пустые домыслы. Однако совсем скоро он объявил о ее пропаже и поисках, и правда всплыла на поверхность Большого канала: вокруг то и дело обсуждали Адриано, ставшего в последнее время и без того невероятно популярным. И его удивительное поведение еще больше подогревало горячие споры венецианцев.
Одни говорили, что он одичал после того, как его тайная супруга сбежала от него. Кто-то, более изощренный в своих фантазиях, разносил немыслимые сплетни, что он совсем обезумел и просто убил ее. А кто-то, более осведомленный, утверждал, что всему тому виной козни куртизанки и прислуги Адриано Фоскарини. И, хоть его дело расследовалось втайне, венецианцы нашли доводы для распространения всякого рода суждений по этому поводу.
«Боже милостивый, какая же чепуха! – произнес с удивительным безразличием Адриано, когда Витторио, слышавший от своих пациентов каждую сплетню в Венеции, рассказал все сенатору. – Жители совсем обезумели!»