Обрученные Венецией

Каролина и Анджела с растущим энтузиазмом занимались созданием новых шедевров. Все, что знала синьора Фоскарини о моде, она старательно использовала в фасонах нарядных платьев. В своей работе они применяли тяжелые ткани и великолепные кружева. Энрике возил из городского рынка прекрасную парчу и бархат, расшитые венецианскими узорами.

Но больше всего Каролину радовало то, что занятие общим делом невероятно сблизило их с Анджелой, сделав едва ли не лучшими подругами. Нередко они засиживались за работой допоздна, и Каролина, невзирая на строгие наставления супруги Гаета идти спать, поддерживала ее, пока та управится и соберется лечь в постель.

Детвора души не чаяла в Каролине. Палома удивлялась, что беременность не привнесла в ее нрав недостающую серьезность и отнюдь не изменила присущее ей озорство, что детям, кстати, приходилось еще как по душе! Каролине приносили неимоверное удовольствие игры, которыми она развлекала детишек. По вечерам она пересказывала им книги, прочитанные ею еще в детстве. А днем обучала наукам, которые были известны ей самой.

Но Каролину изумляло, что девочки не особо интересовались образованием и охотнее помогали матушке по дому. «Они занимаются своими прямыми обязанностями, которые с детства возлагаются на женщину, – строго говорила синьоре Палома. – Не всем же быть такой любопытной к наукам, как вы!» А вот Андреа с удовольствием слушал и изучал все, что рассказывала ему Каролина.

Семья Гаета быстро свыклась с проживанием гостей, и даже Энрике с удовольствием общался с синьорой, отмечая про себя невероятную образованность этой женщины. Порой ему казались подозрительными ее простота и умение расположить к себе. Однако он тут же успокаивался, когда ощущал искренность, исходящую из души этой дивной женщины.

Сама же Каролина не переставала любоваться душевностью отношений между Анджелой и Энрике. Наблюдая за их любящими взорами и улавливая мимолетные попытки коснуться друг друга, бегло чмокнуть в уста или же с воодушевлением обнять, – она так часто вспоминала об Адриано. Почему же выходит так, что простолюдинам любить проще? Это грубое «проще» как нельзя кстати подходит этому выражению. Ведь в то время, как в светском мире на троне восседают алчность и распутство, ставшие идолами для подавляющего большинства аристократов, обыкновенный бедняк имеет свободу в иных, более весомых в жизни вещах.

Тех, кто ниже в сословии, не сковывает нужда к лицемерию, или к сокрытию своей любви: здесь, в этом маленьком селении, они защищены от завистливых человеческих глаз. И они счастливы! Невероятно счастливы! Да, порой им тяжело перебиваться, когда налоги отбирают большую часть доходов, а дань требует жертвовать значительную часть урожая. Но это оказывается такой мелочью, когда их богатство – это три ангельских создания, которых они окружают нежностью и заботой. И это та любовь, которую можно назвать чистой и непорочной. В которой хранится та доля святости, не обремененная грехопадением мужчин и женщин, заключивших брачный союз лишь из нужд и притязаний родителей.

Об этом и думала Каролина, вглядываясь запотевшее от зимних холодов окно. На улице шел снежок и огромными хлопьями плавно ложился на влажную землю. Зима выдалась довольно мягкой, и февраль отнюдь не баловал венецианцев морозами, разнося по земле чавкающую под ногами грязь. Такая унылая погода в последние месяцы наводила невероятную тоску.

Но среди этого мрака и сырости в окне появилось лицо Диего Пенна, расплывшееся от удовольствия лицезреть синьору и заставившее Каролину обрадованно улыбнуться. Очевидно, он заметил ее грустный взор, бесцельно устремленный вдаль, и решился немного развеселить эту прекрасную женщину, которой он с недавних пор был очарован. Диего вошел в дом, и с долгожданным удовольствием прикоснулся прохладными губами к ее руке, не скрывая радостной улыбки.

– Проезжал мимо, решил заглянуть. Как вы чувствуете себя, Каролина? – спросил лекарь с дрожащей ноткой в голосе.

– Благодарю, Диего. Уже немного лучше. Недомогание дает о себе знать значительно реже.

– В доме тихо… – он заинтересованно оглянулся, внутренне надеясь, что они одни.

– Дети и Палома спят. Энрике и Анджела отправились в предместье Вероны отдать заказы платьев.

Диего пронзал смущение Каролины каким-то пытливым взглядом, словно намеревался заглянуть ей в душу и нагло похозяйничать в ней. Будто ощутив это, она отвела глаза и прошла к плите, спрашивая у него:

– Лекарь Пенна, может быть, теплого молока с медом?

– О, да, благодарствую, Каролина. Согреться перед осмотром не мешало бы.

– Вы полагаете, что меня нужно осмотреть?

– Желаю убедиться, что вы в порядке, – она заметила, как он растерянно уткнулся в окно.

За последний месяц Диего Пенна захаживал в дом Гаета едва ли не каждую неделю. С тех пор, как он увидел Каролину, частенько стал «проезжать мимо» и заглядывать безо всякой нужды. Ей нравилось мужское общество, но при этом всем своим видом она указывала ему на занятость своего сердца.

– Как ваше дитя? – спросил он, с аппетитом отпивая из глиняной кружки.