Обрученные Венецией

Каролина присела на табурет и стала проворачивать в памяти все события, которые предшествовали их прощанию. После куртизанки он еще улыбался… потом вино… потом она много говорила… Ах, да, вероятнее всего, под действием алкоголя завершающей ноткой в этой прогулке стал ее длинный язык… И тут она вспомнила, что Адриано помрачнел, когда она сказала, что влюблена. Не в том дело, что она сказала. Вероятнее всего, его разозлила ее самонадеянность и надменность. «Если бы только мое сердце не занимал другой мужчина, я непременно предоставила бы вам возможность восседать на его троне». Боже милостивый, как ей вздумалось сказать подобную бестактность? И немудрено, что его это возмутило, хоть он и галантно промолчал… Эта горделивая фраза наверняка вызвала в нем осуждение. Теперь на смену его радушию в нем наверняка проснется пренебрежение! Пресвятая Дева, и она ведь его вполне заслуживает!

Каролина накинула на нижнее платье симару и, решив во что бы то ни стало, сию минуту извиниться перед сенатором, бросилась к дверям.

В палаццо стояла звенящая тишина. На какой-то момент ей показалось, что даже вся челядь покинула владения Фоскарини. Но тут же где-то неподалеку зашуршала юбка, очевидно, кого-то из прислуги. И правда, в вестибюле нарисовалась Урсула. Каролина слегка перегнулась через балюстраду и окликнула ее.

– Добрый день, синьорина, – поздоровалась Урсула и присела в реверансе.

– Добрый день. Урсула, где сейчас сенатор?

Та удивленно округлила глаза.

– Как? Сенатор вас не предупредил о том, что на рассвете собирается покинуть Венецию и отбыть в свое имение в Местре?

Каролина сглотнула комок невероятного сожаления. Как же так? В этот самый момент ее разочарования из парадной раздались чьи-то голоса, которые отвлекли внимание Урсулы, и Каролина хотела было вернуться в комнату, как услышала знакомый голос.

– Ох, Витторио! – радостно воскликнула она и бросилась к ступеням.

Как обычно, лекарь улыбался своей широкой улыбкой, показывая на всеобщее обозрение белые зубы.

– Здравствуйте, моя дорогая! – с улыбкой промолвил он и прильнул губами к руке синьорины.

– Урсула, приготовьте нам чай с булочками и накройте на улице в беседке, а я пока приведу себя в порядок. Прошу прощения, Витторио, я сегодня неприлично заспалась, – виновато сказала она. – Вы обождете?

– Ничего, дорогая, – произнес с улыбкой старик, по-отцовски сжимая в своих руках ее миниатюрную ручку. – Вам положен о отсыпаться, вы еще не совсем здоровы. А где мой друг Адриано?

– Сенатор и вас не поставил в известность? – удивилась Каролина. – Он ведь покинул Венецию…

Витторио только удивленно приподнял брови.

– Вот как? Поразительно, но обычно он извещает меня… Тем более, здесь вы…

– Ох, Витторио, мне с вами необходимо срочно кое-что обсудить, – воскликнула раздосадованно Каролина. – Боюсь, что, кроме вас, мне просто некому помочь.

Наслаждаясь общением венецианской гостьи, Витторио восторгался не только ее красотой, но и изобилием откровенно присущей ей душевности. И хотя в ее словах отражались тщетные попытки не проявлять при лекаре свой ум и образованность, все же она нередко выдавала себя, расспрашивая о политических новостях Венеции и соседних держав. Ее занимала и литература, повествующая об истории лагуны. Словом, неисчерпаемое любопытство этой дамы без стеснения стремилось к познаниям. О чем же сейчас жаждет побеседовать эта изумительная дама?

Созерцая ее красоту, Витторио зачастую задумывался о возможности отношений синьорины и сенатора. Ему казалось, эта дама, как никакая другая, не подходила для несносного упрямца Фоскарини. Такая мысль вызывала на его лице улыбку: ведь эта очаровательная Каролина уже сумела сломать в Адриано несколько его несгибаемых качеств. И это несмотря на то, что тот на последнем вздохе своей гордыни отчаянно сопротивляется воздействию синьорины на его судьбу.

Они сидели под уютным бельведером на заднем дворе имения Фоскарини, называемом венецианцами curia, и потягивали из чашек горячий чай. Каролину очень успокаивала летняя атмосфера на улице, поэтому в отсутствие сенатора она с невероятным удовольствием проводила время на свежем воздухе, балуя свою кожу ласкающей теплотой солнечных лучей. И хотя долгое препровождение под ними невероятно отрицательно влияло на цвет кожи, она все же не могла устоять перед таким маленьким с облазном.

В воздухе благоухал смешанный медовый аромат нескольких видов цветов, произраставших в оранжерее. Бельведер стоял на нескольких беленых столбиках, вокруг которых завивались стебельки вьющихся розочек белого, красного и желтого цветов. Умиротворенная атмосфера этого уголка завораживала и успокаивала… Но только не взвинченную Каролину!

– Витторио, – она с нетерпением посмотрела на него посвежевшими, но взволнованными глазами, – сдается мне, я обидела сенатора…

– О-о, милая моя, слова «обида» и «сенатор Фоскарини» не следует употреблять в одном контексте. Он раздражается, когда так о нем говорят. Предлагаю употребить слово «расстроила» или что-то в этом роде.