Обручённая

— О моей свободе, — вздохнул Дамиан, — пусть скажут мои оковы, а все богатство заключено в этих стенах. Но что за вести вы принесли? Если моему дядюшке, а я боюсь, что речь пойдет о нем, нужен мой меч или мое состояние, то заточение и беспомощность сделаются для меня еще горшей бедой, ибо не позволяют мне помочь ему.

— Твой дядюшка, юноша, — продолжал паломник, — попал в плен, а вернее в рабство, к великому Султану. Он был взят в бою, где выполнил свой долг, однако не сумел предотвратить поражение христианского войска. Его захватили в плен, когда он прикрывал отступление этого войска и при этом, на свою беду, собственной рукой убил Хассана Али, любимца Султана. Жестокий язычник велел заковать благородного рыцаря в цепи еще более тяжелые, чем твои; по сравнению с темницей, куда его заточили, твоя показалась бы дворцом. Сперва басурман решил предать доблестного коннетабля самой страшной смерти, какую могли придумать его палачи. Но молва донесла до него, что Хьюго де Лэси обладает большой властью и богатством, и он потребовал за него выкуп в десять тысяч византийских золотых монет. Твой дядя ответил, что уплата такой суммы совершенно его разорит и вынудит расстаться со всеми владениями; кроме того, ему нужно время, чтобы превратить их в деньги. Султан сказал, что ему безразлично, будет ли такой пес, как коннетабль, жирен или тощ, и что он настаивает на выплате всей суммы. Однако согласился получить деньги в три срока, при условии, что вместе с первой их частью и впредь до выплаты остального ему отдадут в заложники ближайшего родственника и наследника де Лэси. На этих условиях он соглашается отпустить твоего дядю на свободу, как только ты прибудешь в Палестину и привезешь золото.

— Вот когда я действительно могу назвать себя несчастным! — сказал Дамиан. — Я не в силах доказать мою любовь и благодарность моему благородному дядюшке, который мне, сироте, заменил отца.

— Это, конечно, станет для коннетабля тяжким разочарованием, — сказал паломник. — Он особенно стремится вернуться на родину, чтобы вступить в брак со своей невестой, девицей известной и красотою и богатством.

Дамиан вздрогнул так, что зазвенели его цепи, но ничего не сказал.

— Не будь он твоим дядей, — продолжал паломник, — и не слыви мудрым человеком, я сказал бы, что его намерение весьма неразумно. Каков бы он ни был, когда покидал Англию, после двух лет на палестинской войне, да еще года пыток и лишений в темнице у басурман, жалкий из него будет жених.

— Молчи, паломник, — повелительно сказал Дамиан де Лэси. — Не тебе осуждать столь благородного рыцаря, как мой дядя, а мне не подобает слушать твои осуждения.

— Прошу прощения, юноша, — промолвил паломник. — Ведь я имел в виду твою же выгоду. А выгода твоя отнюдь не в том, чтобы у дяди твоего появился прямой наследник.

— Замолчи, мерзавец! — крикнул Дамиан. — Моя темница стала мне еще отвратительнее из-за того, что ко мне впустили подобного советчика, а цепи тяготят меня еще более потому, что не дают мне покарать его. Прошу тебя, уходи!

— Я уйду не прежде, чем услышу твой ответ дяде, — сказал паломник. — Моя старость презирает твой юный гнев, как скала презирает пену ручья, который об нее разбивается.

— Передай дяде, — сказал Дамиан, — что я в тюрьме, иначе приехал бы к нему, и что я нищ, иначе отдал бы ему все, что имею.

— Подобные благородные намерения можно легко и смело провозглашать, — сказал паломник, — когда знаешь, что их нельзя доказать на деле. Но если бы ты узнал, что тебе возвращены и свобода и состояние, я уверен, что ты еще поразмыслил бы, прежде чем выполнять то, что так бойко обещаешь.

— Прошу, оставь меня, старик, — сказал Дамиан. — Тебе меня не понять. Уходи и не добавляй к моим мукам оскорблений, за которые я не могу с тобой рассчитаться.

— А что, если бы в моей власти было сделать тебя снова свободным и богатым? Может быть, тогда тебе захотелось бы забыть то, что сейчас похваляешься сделать? На мою скромность можешь положиться. Никто не узнает от меня, какая разница была в чувствах у Дамиана в цепях и Дамиана на свободе.

— Что означают твои слова? Или ты, быть может, только терзаешь меня? — спросил юноша.

— Нет, — ответил старый паломник, доставая из-за пазухи пергаментный свиток, скрепленный тяжелой печатью. — Узнай, что твой родственник Рэндаль случайно убит, а его коварные козни против коннетабля и тебя обнаружены. Король, чтобы вознаградить тебя за перенесенные страдания, прислал тебе полное прощение и жалует тебе третью часть обширных владений, которые по смерти Рэндаля становятся собственностью короля.

— Значит, король возвращает мне также свободу и все права? — воскликнул Дамиан.

— Да, с этой самой минуты, — сказал паломник. — Взгляни на этот пергамент. Вот королевская подпись и печать.

— Мне нужны доказательства более верные. Эй! — громко крикнул Дамиан, зазвенев при этом цепями. — Сюда, Доггет, сын саксонского волкодава!

Паломник стуком о дверь также вызвал тюремщика, который тотчас появился.

— Тюремщик! — строго спросил его Дамиан де Лэси. — Все ли я еще твой узник или нет?