Обрусители

Пока петербургский генерал посредством розог и нагаек собирал в пользу губернатора деньги с бунтовщиков, сам губернатор тонко разыгрывал свою роль, прикидываясь ничего незнающим в пылу славянского патриотизма озабоченно раздавал роли чиновникам своей канцелярия в том спектакле, который Зинаида Львовна устраивала, в пользу герцеговинцев. Разумеется, победа и все её плоды достались, кому следовало; губернатор получил деньги, петербургскому генералу дали обед, расторопного исправника Хапова отметили орденом, a чиновнику Жучкину, находившему свою фамилию не совсем удобной, позволено впредь именоваться Миловановым «в в пример другим». В заключение исхода разыгравшейся драмы приезжий генерал донес своему начальству, «что победа хотя и стоила больших усилий, но обошлась без особого кровопролития». Все эти и многие другие подробности передавались под большим секретом и если вызывали глухие протесты меньшинства, то они незаметно тонули среди огульного одобрения торжествующей партии. Между тем в самое последнее время разнесся слух, что ловишинcкoe дело принимает неожиданный оборот, что право мещан на землю признаны Сенатом и защитником их называли знаменитого адвоката Пасовича. Петр Иванович Лупинский, недовольный чем-то на губернатора, решительно стал на сторону мещан, находя, что Хапов превысил власть и что награждение его орденом составляет еще большую несправедливость, нежели отнятие у мещан принадлежащих им земель. Петр Иванович, имевший только Станислава и Анну, очень ревниво охранял достоинство государственных регалий. Зная, что Гвоздика только, что вернулся из Болотинска, он поспешил осведомиться, что слышно 0 Ловишинском деле.

- Ничего особенного... Болтают разные пустяки, - ответил небрежно Гвоздика.

- Мне сестра Marie пишет, что защитника мещан административно выслали, -сказала Мина Абрамовна, любившая иногда поговорить о внутренней политике.

- Т. е. не защитника, a ходатая, - поправил жену Петр Иванович.

- Ну, все равно!

- Чистейший вздор, - сказал решительно Гвоздика без всякого уважения к сообщившей это известие сестре Marie. Выслать не выслали, a пригрозили, чтобы не совался.

- Однако дело-то ведь не совсем чисто, - вдруг с жаром заговорил Петр Иванович, задетый тоном Гвоздики; даже, можно сказать, совсем не чистое... Хапову вон за меры кротости при усмирении Владимира повесили на грудь, a Дальберг пишет - они там теперь посредником - что для кротости нагайки и штыки были! - Горячо произнес Петр Иванович, оскорбленный за Владимира, который очутился на таком недостойном месте.

- Ерунда! - заметил решившийся все опровергать Гвоздика, стряхивая пепел с папиросы прямо на ковер, к великой досаде Петра Ивановича, который тотчас же подвинул к нему пепельницу, - штыки - положительный вздор. Это он вам писал?

- Да, то есть нет... я слышал стороной.

Впрочем, надо полагать, что Михаил Дмитриевич ничего этого не знал, - поспешил прибавить» Лупинский, смягчая свой неосторожно-вырвавшийся задор. Это, я полагаю, просто было чрезмерное усердие разошедшегося чиновника в чаянии награды.

- A хотя бы и знал! что же из этого? Так их и надо! Случись это у меня - я бы им показал, как против постановления присутствия бунтовать: у меня вот чего не угодно ли-с? И Гвоздика потряс кулаком над самой головой Шнабса.

- Так их и надо! - подтвердил с одушевлением маленький посредник и, отодвигаясь, подумал: - Черт его знает, как бы не треснул! - Завидный у вас кулак, Михаил Иванович, сказал он громко, словно любуясь Гвоздикой. - Эдакий кулак хоть кому! Ую именно, если Господь захочет кого вознести, так вознести - произнес он серьезно, внутренне смеясь своими серыми глазами.

Слово «кулак» тотчас напомнило «пану маршалку», что на Гвоздику есть жалоба: - A у вас, Михаил Иванович, в Волчьей волости опять что-то... Как мне являлись оттуда с жалобой... Вы бы, батенька поосторожнее, - заговорил он тоном начальственного увещания: - ведь чего доброго, опять пропишут...

- Пусть себе пишут. Я не читаю, да, и вам не больно советую, - сказал холодно Гвоздика, опять обходя пепельницу.

- Да ведь нельзя же! с неудовольствием в голосе проговорил Петр Иванович.

- Это уж, Петр Иванович, мое дело-с, и в участке хозяин я, - отчетливо произнес Гвоздика, барабаня по ручке кресла своими короткими пальцами с обкусанными ногтями.

- Да я не про то, - заговорил «пан маршалок», я вас не стесняю. - Гвоздика при этом насмешливо улыбнулся.

- Ты бы, душенька, велела принести нам водочки, - обратился Лунинский к поднявшейся с места жене.

- Закусить и выпить всегда можно! Так ли я говорю, Шнабс? - хлопнул его по плечу Гвоздика.

- Когда же, Михаил Иваныч, вы говорите не так? - произнес Шнабс.

- A на счет того, - продолжал Гвоздика, когда «пани маршалкова» со всеми признаками сильной досады вышла, - на счет жалоб, вы, Петр Иванович, не беспокойтесь, потому всех не переслушаешь, и у меня, например, такая система: пришел жаловаться - в шею; другой раз пришел - опять в шею и эдак систематически повести - поверьте, самого упрямого отучить можно.