Обрывки из реальностей. ПоТегуРим

Итак, документы – вид на жительство – у него немецкие. Печалится. Там жить нельзя. Здесь жить хорошо! Было видно, что он и правда наслаждается. Но здесь никак не помогают. Он опускает голову. Иди работать или учиться. Но ведь это возможно, только если выучишь итальянский! В Германии сразу дали место в квартире, открыли все возможности, провели курсы интеграции (он уважительно выговаривает это слово). Потом сразу немецкий. А потом отправили на работу – полгода он крыл крыши. Сначала был инструктаж. Теперь он дипломированный специалист. (Гордо выпрямляется.) Но работы немного в таких городках, поэтому он состоит на бирже труда; как только работа будет, тотчас вернётся в Германию. До сентября точно собирается сидеть в парке у фонтана. Он ещё три года назад нашёл себе здесь подружку и теперь остановился у неё. На вопрос: какие планы на жизнь? – отвечает: мечтаю уехать в Америку. «И двенадцать часов лететь?! Не боишься?» Он не очень уверенно посмотрел на меня. «Двенадцать часов! Ты летал на самолете?» По его чёрному лицу скользит гримаса крайнего беспокойства. «Летал!» – воскликнул с вызовом. Только я не поняла, что это означало: он то ли лгал, то ли скрывал что-то. Он помолчал и тихо прибавил: «Я не люблю летать», – и очень сильно покачал своей красивой головой. И тут я подумала: а как он вообще оказался из Гамбии здесь, на 37-м маршруте трамвая, на остановке «Золотой дом»? И спросила: «Как ты добрался до Европы?» И он ответил: «Я пришёл».

…Моему не-знакомцу было чуть больше двадцати, когда в группе из ста пяти человек он начал своё движение на север. Для отчаявшихся людей падение Ливии означало возможность беспрепятственно пройти её территории и выйти к морю. При Каддафи это невозможно было сделать – живое лицо гамбийца при этой мысли выражает священный ужас. Он называет полковника не Каддафи, а каким-то титулом (жаль, что забыла). И ещё он сказал, что многие по пути погибли. «Люди умирали часто, – тихо сказал и посерел лицом. – Многие сначала сошли с ума». Он поднял голову, повернулся ко мне и серьёзно посмотрел в глаза. «Почему?» – спросила я. «Потому что всё вокруг было другое! Всё было не так, как мы привыкли».

Они много недель шли по территории Мали, потом Буркина-Фасо, через Нигер к побережью Ливии. «И еда была совсем другая», – он снова покачал головой. …Запасались знакомой пищей как могли. Но с какого-то момента хватало только позавтракать и потом до захода нужно было идти. Только тогда подкрепиться. Если ночью дежуришь – дополнительно дают воду и орехи. И так три недели. Он снова поднял глаза на меня: в них было много страха. И я сказала ему: «Ты сильный!» Он вдруг заразительно расхохотался. И резко замолчал. «Хуже всего было, когда мы пришли к большой реке». – «К какой ещё реке?» – спросила заворожённо я и полезла в гугл-мэпс, протянула ему экран телефона. Он долго искал городок на побережье Ливии, наконец обрадовался и ткнул в карту Средиземного моря. «И что вы сделали тогда?!» – вскричала я, понимая, что вижу сейчас перед собой того смельчака, кто ещё мальчишкой прошёл Лампедузу. «У нас было несколько маленьких лодок. Их можно надувать. И ещё был пенопласт». – «А что было, если что-то шло не так?!» У него снова появилось странное выражение на лице, и я поняла, что «люди умирали часто». Я постаралась подбодрить его, я сказала: «Смотри-ка – ты не только сильный, ты же просто „Мистер Удача!“». Он снова рассмеялся и сразу помрачнел: «Я упрямый. Я – один из двадцати пяти! И я жил на Лампедузе. А потом сюда пришёл и жил в Риме то лето. А потом, – он вздохнул, – уехал в Германию. Здесь никак. Я в Америку хочу. Все мои на Миссисипи, – сказал он. – Вот мне тоже нужно к большой реке».

Я шла домой и думала: вот этому конкретному человеку надо просто мирно жить у большой реки. Это всё, чего он хочет. Единственное, что ему действительно надо. Впрочем, всем нам не так уж много и надо. Как пишут отцы церкви: «пусть каждый окинет взором течение своей жизни, и он поймёт, сколь мало ему было нужно…»

«Искусство и истина»

17 августа. 21:15

Справедливо размышляет Шарль Пеги в своей книге «Клио» о том, что только от читателя зависит, исказить ли дурным чтением Гомера и не дать состояться его откровению, его истинному присутствию в настоящем.