Но Филиппино Липпи сохранит то хрупкое изящество, что отличало работы его учителя, и унаследует умение отца обращаться с многосложным рассказом. Только истории ломких героев начинающего художника будут разворачиваться теперь не на фоне идиллических пейзажей, но в динамичной, неустойчивой, зыбкой среде. Одарённый Филиппино кладёт свой талант колориста на создание оптических эффектов – он играет с мерцающей частотой бликов, оттенков, деталей. Его станковой живописи, которой он отдавал предпочтение, мне не удалось увидеть ни разу. Но я помню капеллу Строцци в Санта-Мария-Новелла… Вот что мне думалось, когда я впервые смотрела на его «Благовещение» в капелле Карафа. И каким значимым совпадением кажется факт, что свой шедевр фресковой живописи Филиппино создаст напротив могилы Фра Беато Анджелико. Удивительного художника. Воистину блаженного брата. Признанного католичеством небесного покровителя всех на свете художников. И учителя Филиппо Липпи. Словно в искупление… Круг замкнулся… Мистика.
Конечно, всякий раз, когда только есть возможность, я вступаю в тот полумрак, что таит неизъяснимые сокровища и в котором лучи солнца расцвечены витражом. И сначала я стою, склонив голову перед его величием, а затем потихоньку подхожу к одному или бреду к другому приделу… Храм настолько велик, что, безусловно, мне только предстоит о нём узнать. И я не упускаю случая.
И в этот самый день, когда меня томила мысль о Гаврииле, заглянувшем мне в душу с тёмного цифрового квадратика, я привычно шла своим левым нефом, который выходит на узкую улочку позади моего дома. Выстукивая в гулкой тишине размеренный ритм своей задумчивой прогулки, с пресловутым мешком из продуктового магазина, шла я знакомым маршрутом и неожиданно для себя остановилась неподалёку от алтаря. Словно мне что-то пригрезилось. Где-то вдалеке, там, справа, в полумраке я вдруг узнала гармонию. И вспыхнул яркий свет. Как принято здесь в церквях, что не только помещения для богослужений, но и отрада туристов: кинул денежку в автомат – получил минутку освещения электрического. И вот где-то за колонной стукнуло евро, сработала машинка – и капеллу Карафа, посвящённую апофеозу Фомы Аквинского, залило светом. В муаре привиделся мне знакомый профиль, и я рванула туда.
Да. Это был ОН – тот самый Гавриил! Гавриил с моей интернет-картинки – из сцены Благовещения, которая написана Филиппино Липпи. Смутил меня тёмный фон! Капелла Карафа запоминается своими невероятными сочетаниями небесно-голубого и охристого! И ведь лик совсем небольшой – в сравнении с целой фреской высотой метров двадцать и шириною в десять, да населённой многими историческими персонажами и ангелами, поющими и танцующими. И всё же я узнала его! Мне трудно было сдержать ликование. Я крутилась у капеллы, я то отходила дальше, то подходила ближе. Я радовалась ему, как давнему знакомцу, с которым так хотелось повидаться! Потом я бросилась к служке, накупила открыток, оставила денежку.
И казалось бы: ну что тут такого особенного? Подумаешь! Но ведь то, о чём ты думаешь, – и есть твоя жизнь. По крайней мере, этот эпизод явился для меня истинным переживанием мира: мира сегодняшнего – компьютерного, цифрового – и мира моего, проникнутого вечностью и ценностью символов. Именно это столкновение и заставило меня наконец отложить свою привычную созерцательную леность и написать о моём Риме хоть что-то. Хотя бы о том, как я однажды возвращалась из магазина домой.
Ночь, и окно открыто
За окном шумит город. Прямо под домом остановилась подвыпившая компания. Сначала ругалась, впрочем, у итальянцев ведь не разберешь, теперь вот поёт. Я недовольно хмурюсь и в конце концов не выдерживаю – иду посмотреть, потому что, судя по всему, они заняли узкий проулок в момент громогласного исполнения и теперь, в унисон этому кошачьему хору, раздаются гудки нетерпеливого автомобилиста. «Ребёнка мне разбудят», – думаю я, выглядывая в окошко. И в этот самый момент понимаю, что, вполне вероятно, это мой «ребёнок» и устраивает шум…
Я совсем уже выросла.
Записки домохозяйки