Обрывок реки

– Да, – сказал Тютька, – наверно, ее унес медведь. Медведь пришел, наверно, и съел вашу юколу.

– Знаю я этого медведя, – сказал Нот. – Ты, наверное, спрятал нашу юколу.

Тютька сел на пол на лахтачью шкуру, а ноги подложил под себя. Он протянул руки, словно грея их над огнем, хотя в зимнике не было никакого огня.

– Да, – сказал Тютька. – У вас не осталось ни одной рыбины. Даже рыбьего хвоста – и того нет в вашем юкольнике. Жерди висят пустые. Видно, медведь, что не успел съесть, унес с собой в лес. На всю зиму ему, пожалуй, хватит вашей юколы.

– Знаем мы этого медведя, – сказал Нот. – Вот он сидит, этот медведь. Пожалуй, надо его убить. Сначала он сбросил в прорубь моих собак, а потом украл у меня всю юколу, оставив меня на зиму без рыбы. Как ты думаешь, Ы? Надо его убить, этого зверя? Вот он сидит.

– Надо его убить, этого зверя, – сказала Ы. – Сейчас же надо его убить. Ты возьми, Нот, ружье и выстрели в него.

– Нет, – сказал Нот, – я лучше стукну его палкой по голове, как нерпу. А потом возьму за ноги и выброшу на снег.

– Попробуй, – сказал Тютька. – Скоро приедет господин Сита, японский начальник. Он тебе покажет, Нот. Смотри! Он тебе даст. Я его попрошу, чтоб он тебе дал.

Тютька встал, кряхтя, и вышел из зимника. Он пошел посмотреть на юкольник Нота. Юкольник стоял пустой, как в голодный год. Ветер кричал на берегу, выл, как собаки Нота, когда их Тютька резал.

Ветер выл, плакал. Наверно, Нот скоро будет выть и плакать, как этот ветер. Тютька пошел домой – посмеяться, он любил посмеяться дома в тепле. На ветру у реки нельзя было смеяться. Ветер залезал в рот. Плакать еще можно на таком ветру, а смеяться нельзя.

Два дня выл ветер, на третий день перестал выть.

Тютька, взяв с собой ружье на всякий случай, пошел к Ноту.

– Здравствуйте, – сказал он. – Что вы вчера ели?

– Ничего не ели, – сказала Ы. – Нечего нам есть.

– Вот, вот, – сказал Тютька. – Я знаю. Нечего вам есть. Юколу вашу медведь ест в берлоге. А вам всю зиму есть нечего будет. Только до зимы вам будет не дожить. Сдохнете. Человек долго не может жить без еды.

– Скажи ему, Нот, чтоб он ушел, – сказала Ы.

– Уходи, Тютька, – сказал Нот.

– Гонишь? – сказал Тютька. – Я хочу тебе дать юколу, а ты меня гонишь. Три сухих рыбины я тебе дам за твое ухо, три горбуши. За губы больше дам, дам пять рыб. А если отдашь мне нос, дам я тебе полпуда рыбы. Прямой расчет тебе отдать мне нос.

– Мало, – сказал Нот.

– Если вам мало, я дам больше. Сколько вы хотите?

– Два пуда рыбы и десять собак, – сказал Нот.

– Ну ладно. По рукам! – сказал Тютька.

– Значит, по рукам, – сказал Нот.

Тютька привел собак, самых худых собак выбрал он: две сучки и три кобеля. Один кобель хромал, а у серой сучки был выбит глаз, так что она была одноглазая. На пять собак было всего девять глаз и девятнадцать ног: одной ноги и одного глаза не хватало.

Тютька привел собак и принес рыбу. Рыбу он принес хорошую, одну горбушу, кету оставил себе. Когда вел собак и нес юколу, все мечтал. «Вот, – думал, – сейчас подведу Нота к свету, схвачу за нос и отрежу. Нот скажет: „Ой! ой! без носа я теперь!“ А я ему скажу: „Да, ты теперь без носа… Посмотри на него, – скажу, – Ы. Муж-то у тебя без носа. Нос отрежу и заодно отхвачу и губы“. – „Ой! Ой! – скажет Нот, – без губ я теперь остался, обманул ты меня, Тютька“. – „Да, – скажу я, – взял я у тебя в придачу губы. За губы я тебе заплачу… Эй! – крикну я Ы. – Посмотри на твоего мужа. Муж у тебя безгубый, безносый. Всю красоту я у него отобрал. Живи с уродом. Ха! Ха!“ – скажу я».

Нот взял у Тютьки рыбу и собак.

– Плохих собак ты нам дал, Тютька, – сказал он, – ну да ладно, спасибо и за этих.

– Иди-ка сюда к свету, – сказал Тютька, – я тебе нос отрежу. Ты, Нот, не кричи под руку, когда резать буду, не то рука вздрогнет. А ты, Ы, не плачь. Плакать не надо. Я весь нос не отрежу, а только кончик.

Нот подошел к Тютьке и схватил его за нос.

– Дай лучше я тебе, Тютька, отрежу нос. – Зачем тебе нос? У меня жена молодая. А у тебя старая жена. Пилензита тебя и без носа не разлюбит.

– Ух! – сказал Тютька, – ух! ух! Ты что? хочешь меня обмануть?

– А ты что думаешь? – сказал Нот. – Я нос тебе отдал, а ты у меня юколу украл. Иди домой, не то у тебя нос отрежу.

Ы и Нот весело жили. Белкам на верхушке лиственницы – и то, пожалуй, весело так не живется. Рыбам – и тем, пожалуй, скучнее живется в речке. Зайцам – и то, пожалуй, живется хуже.

– Ы! – кричал Нот, когда за ней гнался. Он гонялся за ней, будто был маленький, а она убегала от него, словно тоже небольшая была.

– Нот! – кричала Ы, – эй, Нот! Догони меня, Нот. Не догонишь ты меня, Нот.

– А вот я тебя догоню, – кричал Нот и смеялся.

Смеясь, они жили. Играя, жили.

Догонит Нот Ы, схватит, а Ы вырвется и дальше бежит, бежит и смеется.

А Нот тоже смеется. Смеется и бежит.

– Ну и ты у меня, – говорит Нот, – не такая ты, как другие. Все убегаешь и убегаешь. Всю жизнь, должно быть, я буду жить с тобой, за тобой бегая.