Обрывок реки

– А ты кто такой? – спросил Мефодий Абрамыч. – По голосу слышу, ты ребенок. Что ж, я за свои молитвы взрослого разговора не заслужил?

– А ты был ли когда ребенком? – спросил детский голос с неба.

– Когда на руках у матери лежал.

– Рыбу доводилось ли тебе ловить в речке?

– У моего отца была рыбная лавка.

– Из птичьих гнезд воровал ли яйца?

– Зачем спрашиваешь? Если ты с не6а, так сам должен знать.

– Какое твое желание? – спросил детский голос.

– Мое желание только дети не знают, – ответил Мефодий Абрамыч. – Хочу я в Иерусалим.

– Тебя в Иерусалим снести или сюда тебе его подать?

– Реку бы мне сюда под окно! Пароход, если можно!

– Пароходов в нашем краю нет. Лучше я принесу Иерусалим сюда.

– Ладно! – согласился Мефодий Абрамыч. – Неси!

Во дворе Мефодия Абрамыча было лето. В доме же его была зима. Перед окном стоял высокий забор и заслонял от Мефодия Абрамыча природу.

В доме Мефодия Абрамыча было душно, а сам Мефодий Абрамыч был зимний человек: летом ходил в валенках и в ушканьей шапке, уши затыкал ватой, чтобы не слышать соседей; природу он не любил и жил мечтой о далеком и прекрасном крае, ждал тот день, когда голос с неба исполнит свое обещание и покажет ему Иерусалим.

Подходя к окну, Мефодий Абрамыч замирал: ему казалось, что Иерусалим уже тут, но, видя забор, он отходил от окна.

Забор стоял на вязком месте. По ту сторону забора хрюкали свиньи и останавливались прохожие по своей нужде.

Было легкое утро под окном. Где-то пели птицы. Речка шумела, падая с горы, а в речке, подоткнув юбки, стояли бабы, полоскали белье.

– Мефодий Абрамыч, – раздался детский голос с неба, – принимай Иерусалим!

– Господи! – сказал Мефодий Абрамыч, и сердце его затрепетало.

– Тут он, у меня в руке, – продолжал голос, – да негде поставить. Не задавить бы свиней!

– Задавишь – так и заплатишь. Надо поаккуратнее!

– У меня рука устала его держать, – сказал детский голос. – Он ведь тяжелый!

В это время что-то зазвенело, словно стеклянный кувшин упал на камни и разбился.

– Я его уронил, – сказал детский голос.

Эх ты! Не можешь в руках удержать, а еще ангел!

– Ладно, – сказал детский голос, – я тебе покажу его во сне. А сейчас распахни окно!

Мефодий Абрамыч распахнул окно дряхлой рукой. В комнату ворвались ветер, лето, солнце, бабьи голоса вместе с ревом реки. Мефодий Абрамыч почувствовал запах ветвей и травы; сердце его помолодело, и к нему вернулись чувства, которые он давно утерял. Все ожило. И цветок, давно завянувший в духоте, пошевелился и потянулся к окну. Кошка вскочила на подоконник.

Мефодию Абрамычу стало так радостно, словно бабы, которые стояли в реке и полоскали белье, пели для него. В нем ожили и другие давно забытые желания, и вдруг ему захотелось вниз на теплую траву, к реке, к бабам, к их круглым ногам и к их смеху.

– Чувствуешь ли ты что? – спросил детский голос.

– Ощущаю, – сказал Мефодий Абрамыч. Его клонило ко сну.

Мефодий Абрамыч уснул. Приснилась ему река, бегущая через лес.

– Прыгай! – сказала ему река девичьим голосом. – Не бойся! Садись ко мне на спину! Я принесу тебя в Иерусалим.

Мефодий Абрамыч прыгнул. Река понесла его.

Он увидел город среди утренних деревьев. Речные дома висели и покачивались в ветре. Они словно были выплеснуты из волн, сделаны из неба. Девушки пели возле кедров. Птицы покачивались на волнах. Белые кобылы бегали среди розовых камней. Зайцы радовались зайчихам.

Мефодию Абрамычу захотелось в эти висячие домики, к девушкам, к зайчихам, но девушки исчезли, домики растаяли, не стало ни птиц, ни зайчих, ни белых кобыл, ржущих среди розовых камней.

Мефодий Абрамыч услышал детский смех и проснулся.

На окне стоял маленький Каракулов.

– Ну что, Мефодий Абрамыч, видел?

– Эх ты! – сказал Мефодий Абрамыч. – Сна – и то как следует показать не мог!

Каракулов махнул зеленой веткой и исчез.

3

В маленьком городе у горы с озером на верхушке стало одним печальным домом меньше.

Мария, которая много лет ждала чего-то, живя у речки, и надеялась, получила письмо.

Это было первое письмо, которое получила за всю жизнь.

Всю ее жизнь почтальоны проходили мимо ее дома. Соседи проходили мимо ее окон, когда шли в гости. Они шли не к ней.

Когда она была молодой, парни смотрели мимо нее на девушек, которые стояли с ней рядом. Мимо ее окон на быстрых лошадях пролетали свадьбы. Годы прошли, а у ней осталось имя Мария, только одно имя, да пустой дом с заколоченными окнами, да еще деревья в саду с осенними птицами на ветвях.

Мария ходила босая, легкая, и люди не замечали ее. Она пела у реки. Забиралась на гору и пела у озера. Там она плакала. И, услыша ее плач, в лесу останавливался охотник. Лес стоял печальный, и листья словно вяли от ее плача.

Будто птица, жаловалась она. В лесу становилось душно от ее горя. Охотник ронял ружье и смотрел невидящими глазами, словно где-то умер близкий ему человек или случилось другое непоправимое несчастье.