Общая и прикладная этнопсихология

Если сравнить «считалки» с «сечками», то становится понятным, что в них уже отсутствуют конкретные предметные операции счета (перемещение реальных объектов, нанесение меток или зарубок и т. п.), однако еще остаются определенные внешние остаточные действия (прикосновение или указание по очереди на каждого из детей). Такие действия уже не оставляют реальных зримых отметин, но в то же время они безусловно являются производными от предыдущих опосредующих счет способов, их еще более «свернутыми», символическими формами. На фоне этих остаточных движений звучит определенный текст в стихотворной форме, с некой рифмованной ритмической структурой. Правы, очевидно, те исследователи (например, Г.С. Виноградов), которые думают, что в считалке главное – это декламационный стиль, скандирование, а смысл текста имеет второстепенное значение (более того, его может вообще не быть, как в тех случаях, где считалка – это просто смешение осмысленных и бессмысленных словосочетаний):

Раз, два, три.
Играли я и ты.
Сони, бони, тан,
Рифа, тифа, мяч.

Поэтому, трудно согласиться как с теми, кто делает акцент в считалках на смысле текста (М.Н. Мельников, 1987), так и с теми (Г.В. Довженок, 1981), кто отмечает, что «примитивным родственником» считалки, а, если разбивать по стадиям, то ее предшественником, является обычный счет, которым и сейчас иногда пользуются дети с той же целью: в группе выбирают определенное число, до него и считают. Наоборот, можно предполагать, что описываемый Г.В. Довженок вариант «считалки» является более поздним культурным наслоением (поэтому встречается в детской практике редко), появление которого в культуре должно было бы знаменовать очередное «сворачивание» на пути к умственному действию счета.

Ученые сейчас доказывают (М. Новикова, 1993), что счет изначально никогда не был абстрактным действием, он всегда был включен в какую-либо конкретную операцию или деятельность (так, в магической практике операция счета по одному всегда предусматривала ситуацию выбора и избрания). Сравнительно поздно в истории культуры счет смог полностью «избавиться» от своих предметно-действенных форм и трансформироваться в вербальные корреляты, что стало условием вычленения из ситуативной конкретности и шагом к переходу во внутренний психический план.

Культурно-историческое развитие целеполагания

Обратимся теперь к культурно-историческому развитию процесса целеполагания. Поистине странным представляется тот факт, что, несмотря на то, что в одной из главных теорий советской психологии – теории деятельности – категория «цели» выдвигалась в качестве исключительно важного психологического понятия, практически не существовало работ, в которых бы рассматривалось становление процесса целеполагания как в онтогенезе, так и в его историко-культурном развитии. Теория поэтапного формирования умственных действий в этом контексте не была исключением. Вместе с тем, важность и значимость такого процесса в жизни любого человека (который, кстати, согласно А.Н. Леонтьеву, является ключевым при решении вопроса об отличиях Человечества от всех иных обитателей Земли), безусловно, должны были отразиться и на тех видах деятельности, которые, по предположению, отражают этапы его становления-«сворачивания».

Под целеобразованием в современной науке понимается психический процесс отражения результата будущего действия и путей его достижения. Этот процесс может быть разной степени конкретизации, в иных случаях ограничиваясь только самым общим представлением о конечном результате или даже его отдельных характеристиках, а в других – отличаясь тщательной проработкой мельчайших подробностей. Целеобразование остается предваряющим компонентом любой деятельности современного человека, однако существуют убедительные доказательства того, что наличие такого внутреннего предваряющего плана деятельности является достаточно поздним приобретением человечества. Так, в монографии «Историческое развитие культуры» В.Н. Романовым на многочисленных примерах показано, что в первобытной культуре образ цели, план существует лишь «на уровне общих схем предметных действий», «вплетен в саму конкретную деятельность и не актуализируется вне ее» [13, с. 16].

Возможно, что исходной формой целеполагания могла быть любая практическая деятельность, которая затем, по мере «сворачивания», все более отрывалась от внешних форм и алгоритмизировалась, принимая форму привычного для современного человека образа цели. Представляется, что первой культурной формой на пути такой интериоризации практической деятельности являлась обрядовая практика, соответствующая в теории поэтапного формирования умственных действий этапу материализованных действий на внешних предметах. Можно привести ряд аргументов в пользу данного предположения.