Общая и прикладная этнопсихология

«Итак, с одной стороны, обряд является свернутой, «укороченной» формой предметной деятельности. Действительно, в нем всегда отражены в более или менее развернутом виде в прямой или символической форме различные моменты предваряемой практической деятельности (характеристики желаемого результата, программа действий по ее достижению и т. п.).

Обобщение исходных схем действия, достигаемое благодаря ритуальной деятельности, имеет важные последствия для того, как они представлены в сознании. Между деятельностными образами, которые до этого могли существовать обособленно, прокладываются новые связи, в результате чего обрядовая реальность закрепляется, получая отделенное от деятельности и относительно самостоятельное идеальное соответствие, способное к дальнейшим системным трансформациям» [13, с.40].

Развитие обрядовой практики связано с выявлением новых факторов неудач в соответствующей хозяйственной деятельности. Системы обрядовых действий создавались и детализировались за счет разработки практических приемов соответствующих сфер хозяйствования. После того как фактор неудач не сразу, но пропадал, постепенно исчезала и «программирующая» функция обряда, что приводило к утрате единства практического и обрядового плана.

С другой стороны, обряд выступает и как развернутая, экстериоризированая форма психической деятельности. Обрядовые действия преимущественно «обрамляют» деятельность, т. е. выполняются в её начале и конце, играя ключевую роль в ее «запуске» и завершении. Это не случайно, во-первых, так как, обретая черты психической деятельности, обряд начинает осуществлять ее главные функции – ориентации и контроля. В контексте данного анализа нас интересует, прежде всего, первая из них.

Действительно, обряд представляет собой форму ориентировочной деятельности, дает возможность предвидеть определенные будущие события и подготовиться к ним путем построения соответствующей предварительной основы действий. Обряд способен выполнить подобную функцию, поскольку в нем содержится одновременно и желаемая цель деятельности («объективация цели») и в той или иной степени развернутая программа действий индивида по ее достижению, как это прекрасно показано Щепанской на примере обряда первого весеннего выгона скота [14].

Во-вторых, обрамление деятельности обрядами, т. е. функционирование в роли специфических «операторов коллективной умственной деятельности» придавало ей свойство обратимости, существенного, по Пиаже, атрибута психической деятельности.

Культурно-историческое развитие процесса целеполагания не ограничивается этапом обрядового поведения. В дальнейшем, с развитием культуры, все большую роль начинают играть речевые формы. Выражение в словесной форме ранее развернутых в обряде предметных действий вначале ведет к сосуществованию этих двух типов деятельности, а затем – к постепенному вытеснению ритуально-обрядового поведения, замещению его разнообразными фольклорными коррелятами, например, заговорами и заклинаниями. (Данная гипотеза была сформулирована еще в начале XX века Н. Познанским, 1917). При этом по аналогии с онтогенезом, чем «зрелее» (взрослее) будет этнос, тем реже будут встречаться среди форм его жизнедеятельности развернутые переходные формы. С другой стороны, в случае разных «сбоев» в жизни народа, любых кризисных ситуаций в самых разнообразных сферах будет «запускаться» обратный процесс – экстериоризация, и, соответственно, будут восстанавливаться и перерабатываться более простые, казалось бы, уже отжившие свое, развернутые формы деятельности.

Дополнительные свидетельства в пользу высказанного предположения о рассмотрении обрядов и заговоров как определенных этапов в истории становления процесса целеполагания можно найти в работах этнографов. Характерным в этом смысле является труд украинского исследователя Д. Щербаковского «Страница из украинской демонологии (верования о холере)» [15]. В ней ученый обращается к практике народных профилактических защитных и лечебных мероприятий, связанных с бушевавшими ранее инфекционными заболеваниями, в частности, с холерой.