Итак, к началу двадцатого века этнологам вдруг стало ясно, что «все местные разновидности форм, мировоззрения и практики человеческого общества обнаруживают в процессе его развития ряд общих коренных признаков» (Боас, Границы, с. 509). Из этого пораженная наука сделала вывод, что существуют законы, определяющие развитие общества, и они влияют и на наше общество, как влияли на общества древности, и «что познание этих законов может объяснить причины быстрого развития одних цивилизаций и отсталости других; что познание это даст нам шанс принести величайшую пользу человечеству» (Там же).
Вот эта озабоченность тем, как улучшить жизнь людей, и была самым слабым местом антропологии Боаса. Она ярче всего проявилась в творчестве Маргарет Мид, ехавшей проверять его теоретическую ориентацию. О том, каким провалом оказался ее шумный успех, я расскажу чуть позже. Пока же мне очень важно, чтобы эта ненаучная цель стала заметна в научном творчестве Боаса. Недопустимость для ученого игр в улучшение жизни людей показал уже Платон, чья попытка помогать в управлении государством была его единственным провалом. Ее же вскоре покажут русские кровавые революционеры-утописты.
И не в том дело, что ставить себе подобные цели плохо. Нет, как раз нет. Боас – очень хороший человек, и его ученики хотели добра. Но это личные и вненаучные цели, что необходимо осознавать. Как только ученый ставит себе подобную цель внутри науки, он начинает решать задачу не постижения истины, а достижения поставленной цели. Хороший человек остается, а наука пропадает…
И если вы вспомните, вся биопсихология, и вообще вся психология того времени, как и социология, и социальная физика, и множество других наук, страстно желали улучшить жизнь людей. Мечты, мечты… Улучшение, в котором улучшатель лучше меня знает, что мне хорошо, приводят к тому, что мы и имеем в итоге всех улучшений. Насилие и кровь, вот к чему ведут все нравственные эксперименты. Наверное, они-то нам и нужны для нашей учебы на этой земле, раз мы повторяем и повторяем их из жизни в жизнь…
В любом случае, Боас проговорился в этой ранней работе и назвал скрытую цель своих исследований: изучая культуру и психологию людей, найти способы улучшения их жизни. Но откуда он брал знания о том, что им лучше? Из своей собственной культуры, которую осознавал, пожалуй, хуже, чем первобытные и примитивные культуры, которые изучал. Что такое лучше, было для него само собой разумеющимся, как и сейчас для любого американца само собой разумеется, что это – американские ценности…
Но, какую бы цель ни достигал Боас с помощью своих исследований, в том, как ее достигать, он был хорош.
Описывая, как работает сравнительный, то есть, в сущности, эволюционный метод, он заявляет:
«Главная цель нашего анализа – выявить пути развития культуры на определенных ее этапах. Он не сводится к изучению обычаев и верований как таковых. Мы хотим знать причины существования этих обычаев и верований, другими словами – надеемся раскрыть историю их развития» (Там же, с. 515).
Этот «анализ» Боас и называет историческим методом. Не возьмусь выносить оценок, насколько он был хорош в действительности как историк. Боас и сам признается, что пока еще его школа очень слаба. Но вот задача, которую он ставит перед собой, предельно точна, если речь идет о начале исследования. Я даже назвал бы ее постановку классической для наук о человеке. Начало может быть таким и только таким:
«Поэтому непосредственным результатом исторического метода будет [описательная] история изучаемых с его помощью разноплеменных культур.
Я целиком согласен с теми антропологами, которые не считают это конечной целью нашей науки, поскольку ни выведение общих законов (пусть даже и предполагаемых такого рода описанием), ни определение их относительной ценности не мыслимо без детального сопоставления их проявлений в разных культурах.
Однако я утверждаю, что применение этого метода служит необходимой предпосылкой всякого серьезного продвижения. Решение психологической проблемы прямо зависит от итогов исторического исследования» (Там же, с. 517).
Это было началом школы Боаса, как школы этнологической. Но дальше она верно движется к тому, чтобы обрести черты и психологической школы, что и позволило ей стать основанием для кросс-культурной психологии. Вот к чему пришла школа Боаса через тридцать лет:
«…развитие социальных наук многим обязано общей тенденции нашего времени подчеркивать взаимосвязь естественных феноменов, а также социальному напряжению, нарастающему в условиях нашей цивилизации. Мы признали, что индивида можно понять лишь как часть общества, к которому он принадлежит, а общество – лишь через взаимоотношения составляющих его индивидов.