Общая культурно-историческая психология

И психология Вундта, тоже называвшаяся психологией сознания, хотя и строилась по образцу естественных наук, также исчерпала себя, не сделав ничего такого, что с очевидностью узнавалось бы истинным. Как, кстати, не стал носителем истины и психоанализ, хотя хорошо научился облегчать кошельки пациентов…

Сознание нельзя постигнуть, просто дав ему умное определение или даже хорошее описание. Если наша цель – познание души, сознание перестает быть конечной точкой исследования. А значит, нельзя просто сказать в конце книги: и получается, что сознание – это то-то.

В конце книги должно быть: и поскольку сознание это то-то, то мы можем проделать с его помощью следующие упражнения, которые станут шагами на нашем пути к душе. Но чтобы проделать упражнения пути, надо действительно не только понять, что такое сознание, но и овладеть им на таком же уровне, на каком мы овладеваем предметами всех остальных наук, имеющих свои производственные воплощения. Иными словами, в итоге изучения сознания оно должно стать для нас видимо и осязаемо, как будто некое обычное вещество, из которого мы собираемся производить орудия постижения души и истины.

Это немалая задача. Поэтому ее нельзя решать с наскока. Эту победу надо готовить, и потому есть смысл пока ограничить себя тем, что проще, и что позволит понять само сознание.

Итак, предметом культурно-исторической психологии является содержание той психической среды, которая окружает душу, то есть сознания, или Пары, как говорили в старину. Содержанием ее является то, что рождается, если мы производим действие, на которое способно сознание – сознаем.

Сознавать – значит усваивать сознанием, делать знанием. Это в самом общем виде. Как это происходит, как делается, нам пока не столь важно, просто потому хотя бы, что слишком сложно для начинающего. Поэтому я искусственно ограничиваю себя и пока отсекаю этот вопрос, оставляя его для следующей книги.

Но бесспорно то, что в итоге некоего действия сознания нерасчленимый ранее поток восприятия, обращенный нами вовне, на внешние события, или внутрь себя, на созерцание того, что происходит внутри самого же сознания, вдруг становится неоднороден, и в нем выделяется нечто, что узнается или осознается нами, как самостоятельная единица восприятия.

Как только это происходит, мы закрепляем выделение тем, что вторим его своим сознанием, создавая точное его подобие, именуемое образом. И он тут же запоминается, то есть уходит на хранение в память, откуда теперь его всегда можно извлечь, чтобы посмотреть с его помощью на внешний мир.

Думаю, суть этого действия совершенно ясна: восприятие мира, как и творение его образов, необходимы для выживания, чтобы можно было легче решать те задачи, с которыми мы однажды уже сталкивались. Таким образом накапливаются знания о мире, и существо легче в нем выживает.

При этом у животных знания накапливаются несколько проще, поскольку для них основным миром все-таки является природа, а вот для людей мир сложней: со временем главной его частью становится общество – мир людей. И это более сложная часть мира, и более опасная для человека, который постепенно убирает всех естественных врагов, и защищается от природных опасностей. С людьми же спокойным и уверенным в своем будущем быть нельзя никогда.

Содержание сознания человека, выходящее за рамки, достаточные для выживания животному, и называется обычно культурой. Слой естественных знаний, то есть образов взаимодействий с природой, составляет в нем лишь некую основу, к которой крепятся образы культуры. Хотя по-русски стоило бы их назвать человеческими образами, то есть тем, что делает из двуногого прямоходячего существа без крыльев собственно человека.

Это содержание накапливается постепенно, все усложняясь, по мере того, как взрослеет человек.

Усложняется оно впитыванием воспитания и обучением, которые либо прямо есть воздействие на нас других людей, либо итог нашего собственного усилия вобрать в себя что-то от них. Лишь изредка мы обретаем знания, прямо обращаясь к природе. Это исследовательская деятельность, которая удается обычному человеку нечасто. Гораздо проще не сознавать, не творить новые образы самому, а впитывать уже готовые знания.

Знания эти, чаще всего, все-таки не совсем нам подходят, поскольку создавались другими людьми для решения сходных, но все же иных задач. К задачам всех последующих поколений обычные знания подходят лишь приблизительно. Поэтому в том, что составляет наш ум, то есть способность решать жизненные задачи лучше других людей, обычно живет изрядная доля мути и лишнего. Но мы предпочитаем не очищаться от него, потому что может случиться такое, что нам потребуется именно такое орудие.

Поэтому нам проще не делать из какого-то образа одно точное орудие для определенного случая жизни, для чего надо просто подумать, а собирать как можно больше относительно подходящих образов, чтобы при случае можно было перебрать их, как отмычки, и вскрыть задачу, не думая…