Общая психопатология

Тем не менее граница между наследственностью и традицией в сфере психического выявляется с большим трудом. Существует мнение, что наследуются только функции и способности, тогда как реализация и содержание определяются средой. Традиция располагает поистине всеобъемлющим набором средств. Она не просто пользуется языком; в контексте традиции любая вещь или явление – орудия труда, жилище, способы работы, ландшафт, манеры, моды, привычки, жесты, поведение, старые вещи и обычаи – обретает свой язык. Примером трудностей, с которыми сталкивается определение границ между наследственностью и традицией, может служить юнговское «коллективное бессознательное». Предполагается, что мир мифов и символов, как нечто общечеловеческое, ведет свое происхождение именно из этого слоя бессознательного; этот мир постоянно проявляет себя в сновидениях и психозах, а его исторически обусловленное развитие отражается в формах общественного сознания и верованиях. Какой природой – исторической или биологической – обладает феномен коллективного бессознательного? Согласно Юнгу, коллективное бессознательное обнаруживает себя исторически, поскольку выступает в качестве носителя человеческого содержания, наделенного исторически обусловленным смыслом. Бумке, однако, призывает нас не забывать о том, что приобретенные признаки не наследуются[591]; и против этого, по существу, нечего возразить. Напоминание Бумке убедительно дезавуирует представления, согласно которым символы, приобретенные в доисторические и исторические времена, вновь и вновь, без всякого участия традиции, «выплывают» из бессознательного.

С другой стороны, если мы признаем коллективное бессознательное всего лишь биологической основой исторически развивающихся возможностей человека, любое сопоставление мифов и символов разных народов в поисках общечеловеческого содержания должно будет осуществляться в отвлечении от исторических аспектов, что само по себе невозможно. Нечто, не историческое, но в то же время общечеловеческое, не может быть постигнуто с точки зрения содержания; оно постижимо только как чистая форма. Любая попытка выхода в область содержательных интерпретаций неизбежно приведет к беспорядочному смешению понятий; примером может служить распространенное мнение, согласно которому пейзаж и климат глубоко влияют на характер психической жизни и определяют человеческие качества и поведение обитателей данной местности (так, в каждом американце будто бы живет душа индейца).

Если же «коллективное бессознательное» – это лишь наименование всеобщих практических потребностей, приведших, в частности, к тому, что искусство добывания огня возникло одновременно в разных уголках земного шара, в связи с ним были изобретены сходные орудия и в головы людей приходили сходные мысли, – значит, мы опять возвращаемся к старому спору этнологов о том, чем прежде всего определяется развитие культурных благ: элементарными, присущими всем людям мыслями или историческими перемещениями людей из одного региона в другой.

Как бы там ни было, хотя наследственность и историческая традиция на практике не дифференцируются так же отчетливо, как и в теории, речь должна идти о двух совершенно различных предметах. Существует постоянное воздействие наследственности; но существует и постоянное воздействие исторической традиции. Наследственность у людей, как и у животных, передается неосознанно и на правах причинно обусловленной необходимости. Унаследованные признаки в отсутствие подходящих внешних стимулов могут так и не проявиться; но позднее, через много поколений, они могут обнаружить себя, если только возникнут подходящие для этого условия среды. В сфере наследственных связей ничто не «забывается». С другой стороны, все, укорененное в истории, может передаваться только через традицию; лишь благодаря традиции оно становится доступно каждому просыпающемуся вновь сознанию. Каждый человек есть то, что он есть, только потому, что в свое время был заложен совершенно определенный, исторический (то есть не просто общечеловеческий) фундамент. Но все историческое может быть утрачено; оно забывается, если традиция погибает и последующие поколения теряют возможность судить о ней на основании документальных свидетельств и продуктов творчества. Функции без употребления «дремлют»; но они могут ожить в психозах и сновидениях. Что касается исторически обусловленных элементов содержания, то они могут быть забыты по-настоящему, а их повторное обретение возможно только вследствие нового контакта с живой традицией. Во все времена некоторые свойственные человеку возможности оставались нереализованными и, так сказать, «погребенными»; но способы их воскрешения принципиально различаются в зависимости от того, идет ли речь о возможностях, передаваемых наследственным путем, или о потенциале, скрытом в культурной традиции. То, что передается посредством традиции, несомненно, может быть полностью забыто; соответственно, исторические связи могут быть необратимо разорваны.