Общая теория права и государства : учебник

В соответствии с логикой изображенного Малицким советского “правового государства” получается, что гражданину даны (дарованы) права лишь для того, чтобы он выполнял предписанные ему обязанности по отношению к государству, коллективу и т.д. “Поэтому, — поясняет он, — в Советской Республике права как гражданские, так и публичные должны рассматриваться как средства для осуществления гражданином его официальных функций, его общественных обязанностей. Это значит, что право, принадлежащее личности, есть не столько свобода личности, сколько ее общественная обязанность. Право как обязанность вот коренное отличие взгляда социализма на субъективные права личности от воззрения на них буржуазной доктрины Запада. А раз гражданин получает свои права, т.е. границы своей свободы, из рук государства, то буржуазный принцип: “Все, что не запрещено законом, считается дозволенным” в советском строе должен уступить место обратному положению. Дозволено лишь то, что по законам разрешено , так как носителем и источником прав является не личность, но государство”[259].

Советский государственный строй, по словам Малицкого, имеет следующие правовые предпосылки; а) диктатура пролетариата, б) отмена частной собственности, в) федерация трудящихся классов всех наций”[260].

Но эти “предпосылки” как раз исключали право с его принципом формального равенства и свободы индивидов, хотя, конечно, и при таких правоисключающих предпосылках политико-партийная власть диктатуры пролетариата издавала разного рода акты — декреты, постановления, циркуляры и т.д., словом, “законы”. Но издавать такие неправовые “законы” и быть правовым режимом, правовым государством вещи совершенно разные. Поэтому Малицкому пришлось попросту выдумывать какую-то особую версию “правового” характера диктатуры пролетариата. “Не надо, — поучает он в этой связи, — смешивать понятие “правовое государство как государство, проводящее “правовой режим”, т.е. подчиненность всех органов государственной власти закону, с понятием “правового государства” как теории государства, ограниченного “правами личности” и потому во имя “прав личности руководствующегося в своей главным образом законодательной деятельности принципами отвлеченного права, как чего-то стоящего над государством, но по существу являющегося защитой интересов капиталиста-одиночки: индивидуализм буржуазного права”[261].

Применительно к советскому “правовому государству” Малицкий отвергал и принцип разделения властей. В противовес этому, — отмечал он, — Советский строй основан на таких формах деятельности государственных органов, при которых достигалось бы соединение законодательной и исполнительной государственной работы, т.е. слияние управления с законодательством”[262]. Он, однако, не пояснял, каким образом может быть осуществлено подчинение исполнительных органов диктатуры пролетариата закону в условиях законодательства самих этих исполнительных органов. Обходит молчанием Малицкий и вопрос о монополии политической власти в руках правящей коммунистической партии, что также наглядно демонстрировало несостоятельность его трактовки “государства диктатуры пролетариата в качестве правового государства.

Подход Малицкого, представлявший собой причудливую смесь советско-апологетического рвения и буржуазной экзотики, был подвергнут критике его более осмотрительными коллегами.

Под воздействием партийно-политических решений и установок конца 20-х — начала 30-х годов о нэпе, коллективизации, темпах индустриализации, борьбе против различных “уклонов” и т.д. представители различных направлений право понимания вносили существенные изменения и коррективы в свои подходы к проблемам права и государства.

Прямая ориентировка на дальнейшую политизацию юридической науки (в духе тогдашней политической практики и курса партии” на борьбу против правых и левых, против троцкистов и бухаринцев, против “оппортунизма” и буржуазной идеологии) содержалась уже в установочном докладе Л. Кагановича в Институте советского строительства и права Коммунистической академии (4 ноября 1929 г.).

Не только буржуазные юристы, но и часть коммунистов- государствоведов, по оценке Кагановича, оказались “в плену у старой буржуазной методологии”[263]. В качестве примера он сослался на подход А. Малицкого. “Ведь мы, — подчеркнул Каганович, — отвергаем понятие правового государства даже для буржуазного государства. Как марксисты, мы считаем, что буржуазное государство, прикрываемое формой права, закона, демократии, формального равенства, по сути дела есть не что иное как буржуазная диктатура. Понятие “правовое государство” изобретено буржуазными учеными для того, чтобы скрыть классовую природу буржуазного государства. Если человек, претендующий на звание марксиста, говорит всерьез о правовом государстве и тем более применяет понятие “правового государства” к советскому государству, то это значит, что он идет на поводу у буржуазных юристов, это значит, что он отходит от марксистско-ленинского учения о государстве”[264].