Обще-житие (сборник)

Радикулит в Среднем Поволжье, или Кошмар в интерьере

Мой первый. Посетил и удостоил тет-а-тет. В закулисной аудитории, расположенной в соседнем с помещением кафедры корпусе (это существенно). Комната эта, отделенная хлипкой дверью от общей лекционной аудитории, была давно аннексирована нашей кафедрой и использовалась для приготовления всякой необходимой химикам пакости и вонючести, а также для подготовки лекционных демонстраций. Эта демонстрация ничего общего не имеет с одноименным политическим буйством студентов. Ее суть в том, что во время лекции, удачно прерывая ее на любом месте, выползает из-за кулис угрюмая персона в прожженном халате. Косясь на аудиторию, ставит на стол изогнутое стеклянное сооружение, заполненное жидкостью цвета утренней мочи, приливает туда что-то вязкое с отвратительным названием и подсовывает под все это горящую спиртовку. Аудитория напрягается, законно ожидая интересный перформанс — взрыв, пожар или, на худой конец, хоть выброс поганой жидкости на зануду лектора и на этого, который в халате. К радости студентов, порой оно и случается. При мирном исходе желтая гадость пучится и превращается в красную. Оп! — продемонстрировали торжество теории! Аудитория разочарованно гудит, но дареному коню в зубы не смотрят. Фокус на халяву показали, и спасибо. В любом случае тема лекции отходит на восьмой план. Народ возбужденно делится впечатлениями.

Репетируя предстоящее шоу, я рывком подняла с пола двадцатилитровую бутыль с дистилированной водой, налила нужные полтора литра в колбу и нагнулась, чтобы поставить бутыль на место. Разогнуться не повезло — взвыла от чудовищной боли в пояснице. Большинству прямоходящих взрослых особей это сильное чувство знакомо. Отвечаем за эволюцию. Выла и стенала я, по возможности, под сурдинку, притушив звук — в смежной аудитории шла лекция по математике. У преподавателей, как у всяких лицедеев, есть навыки или даже, скорей, рефлексы сценического поведения. Что бы ни было — пожар, политический переворот, футбол, радикулит — нельзя мешать ходу лекции. Неподвижно стоя в стандартно-непристойной позе, я просчитывала варианты дальнейших действий. Их было два. Первый — плюнуть на этику и взвыть благим матом. Ожидаемый результат: из смежной аудитории на вопль врываются студенты и лектор. Застают меня в одиночестве, издающую неподобающие звуки, в уже упомянутой двусмысленной позе. Картина чревата позором. Нет, не допущу! Второй — добраться до стола с телефоном в четырех метрах от меня и позвонить на кафедру, взывая о помощи. Третьего варианта не было, и я пустилась в долгий путь к телефону, вспоминая героя-летчика Маресьева — он с переломанными ногами неколько дней полз до своих. Дополз, однако — жить хотелось. Значит, и я могу. Даже быстрее. В жизни всегда есть место подвигу, хотя лучше бы, конечно, без него.

Угнездившись на стуле, я нечаянно нашла удачное положение тела — почти не больно. Но было ясно: змея притаилась и ждет. Зафиксировав позу, осторожно, словно желая погладить незнакомую собаку, протянула руку к телефону. Боль насторожилась, улучила момент и вдарила со всей силы.

— А-а-анна Петровна, это я, Евгения Моисеевна! Ой!!! Ничего-ничего! Оууу!!! Из второго корпуса звоню, триста первая аудитория. Позовите, о-о-о! пожалуйста, Геннадия Ивановича. О-ой!

— Ой!!! — откликнулась эхом пожилая лаборантка. — Что, что, что случилось? Ой, что, что!

Меня разобрал неукротимый хохот. Нервная реакция.

— Все хорошо, Анна Петровна. О-уй! Кондрашка хватила! Ха-ха-ха! Кондратий, говорю! — закатывалась весельем я.

Судя по всему, мой звонок произвел сильное впечатление. Неторопливый доцент Гена явился через пять минут в сопровождении вибрирующей от любопытства преподавательницы без степени Людмилы Андреевны. Бесспорно, они ожидали увидеть нечто более впечатляющее, чем вроде бы нормально сидящая на стуле я. Были явно разочарованы.

— Ну, чего у тебя там? — скучно протянула Людмила. — Бабу Аннушку до икотки напугала. Чего звонила-то?

— Соскучилась. Возжелала роскоши человеческого общения.

— В роскоши отказывать себе нельзя… Спирт у тебя где стоит? — проявил конкретный интерес к ситуации Геннадий. — В самом деле, зачем звала?

— Радик у меня, радик! Понятно?! Шевелиться не могу. Только сидеть и говорить. Лежать еще не пробовала. Звоните в «скорую». А спирт улетучился — ведь знаешь, что у него высокая упругость паров. Ученый небось, доцент!

«Скорая» приехала сравнительно быстро — мы только-только успели посмаковать назревающее увольнение кафедральной мерзавки и провокаторши Полины Степановны. Особая приятность была в том, что Полина, похоже, не подозревала о качающемся у нее над головой дамокловом мече и продолжала гадить мелко, но часто. Это освобождало нас от слабого чувства коллективной вины за созревший и многократно отрепетированный заговор.