День за днем Гарольд и его родители будут стараться найти общий ритм. Иногда они будут ошибаться. Иногда ни Роб, ни Джулия не могут залезть в голову Гарольда и понять, что надо сделать, чтобы его успокоить. Но иногда у них это получается. И когда это происходит, детский смех становится для них наивысшей наградой.
Если вы вдруг спросите, откуда взялся Гарольд, то тут, конечно, можно дать биологический ответ: рассказать о зачатии, беременности и родах. Но если мы захотим объяснить, откуда взялась человеческая сущность Гарольда, откуда взялась его личность – как и личность любого человека, – то нам придется сказать, что первопричина – в отношениях Гарольда с его родителями. Эти отношения имеют вполне определенные свойства. Потом, по мере того как Гарольд созревал и его самосознание развивалось, эти свойства становились частью его личности и продолжали существовать независимо от того, были ли рядом родители. То есть мы должны признать, что отношения возникают не после того, как люди достигают определенной ступени развития. Наоборот, люди вступают в отношения с другими людьми – с родителями и другими старшими родственниками – сразу после рождения, и именно эти отношения формируют человека, его неповторимую личность. Иначе говоря, мозг заключен в черепе индивида, но разум и сознание существуют только в виде общественной сети. Сознание и разум – результат взаимодействия множества мозгов, и очень важно не путать мозг и сознание.
Сэмюел Тейлор Кольридж по этому поводу говорил: «Любовь возникает прежде сознания; и первая любовь – это любовь другого. Дитя распознает себя в матери за много лет до того, как оно сможет распознать себя в самом себе».
Кольридж рассказывает{77}
, как его трехлетний сын однажды проснулся среди ночи и принялся звать маму.–
–
–
Глава 4. Составление карты
Гарольд вступил в жизнь, полностью находясь в мире матери, но очень скоро в его поле зрения попал и остальной мир с его грубым материализмом. Правда, в тот момент Гарольд еще не мечтал о «порше» и «ролексах». Сначала он стал человеком полос – полос и черно-белых шашечек. После этого у него развилось чувство края – края коробки, края полки. Гарольд таращился на края предметов с неотрывным вниманием, словно Чарльз Мэнсон[29]
, внезапно заметивший полицейского.Потом – по прошествии месяцев – он познакомился с разными вещами: коробочками, колесиками, погремушками и поильничками. Гарольд стал великим уравнителем – ему хотелось, чтобы все вещи находились как можно ниже, под стать его росту. Тарелки летели со стола на пол. Туда же сыпались книги с полок. Он регулярно освобождал спагетти из картонной тюрьмы, отпуская макароны на вольный выпас на полу кухни.
Самым восхитительным в Гарольде в этом возрасте было его увлечение одновременно психологией и физикой… Он стремился понять, что думает мама и как падают вещи. Он часто смотрел на мать, чтобы удостовериться, что она защитит его, а затем, убедившись в этом, шел крушить очередную вещь. Он в полной мере обладал тем, что Элисон Гопник, Эндрю Мелцофф и Патриция Куль{78}
называют «влечением к объяснению». Гарольд мог долго сидеть на одном месте, пытаясь вставить маленький ящичек в больший, а когда это ему, наконец, удавалось, он броском, достойным Сэнди Коуфакса[30], швырял свое произведение с лестницы, с удовольствием наблюдая за его полетом.Он исследовал и учился, но в тот период его жизни мышление Гарольда разительно отличалось от нашего с вами мышления. Видимо, у маленьких детей нет{79}
сознающего себя внутреннего наблюдателя. Связанные с исполнительной функцией области в лобных долях мозга созревают медленно, и Гарольд пока не был силен в контролирующих, направленных на собственное «я» мыслительных процессах.