Общественные блага, перераспределение и поиск ренты

Давно, когда я только начал работать в университете, Фонд Эрхарта проводил конференции, на которых ведущие ученые в области, как это тогда называлось, «консервативной» экономики или политологии читали лекции более молодым людям, таким как я. В те далекие времена нас, «консерваторов», было очень и очень мало. В университетах безраздельно господствовали те, кого в Соединенных Штатах и тогда, и теперь принято называть «либералами». Эти конференции выполняли две задачи: существенным образом улучшали интеллектуальное содержание консервативного движения (в особенности для молодых ученых) и, кроме того, давали четкое представление о том, что мы не были совсем одиноки в академическом сообществе в целом, даже если и были в значительной степени ограничены компанией более старших ученых в своих непосредственных университетах.

На первой такой конференции, которую я посетил, выступало трое докладчиков, одним из них был Милтон Фридман. Среди множества вещей, о которых он говорил, было также благотворительное распределение, и в частности роль правительства. Подобное не пользовалось большой популярностью в среде ученых-«консерваторов», посещавших конференции. Им вообще не нравилось перераспределение доходов, и так сложилось, что Соединенные Штаты в те времена были довольно процветающим государством, поэтому бедные на тот момент не являли собой большой проблемы. Тем не менее его аргументация, которая, насколько мне известно, прежде нигде не озвучивалась, заключалась в том, что бедные создавали экстерналию, делая несчастными небедных. Если я правильно припоминаю, он спросил нас, доставило бы нам радость видеть перед своим домом умирающего голодной смертью.

Вопрос вызвал затруднения у этих ученых-противников «Нового курса» и немалое недовольство среди слушателей. Некоторые из них фактически сказали, что не станут ничего предпринимать и позволят человеку голодать. Уверен, что они бы так не поступили на самом деле, но мы, несомненно, были в сильном замешательстве от такого вопроса. В моем случае я согласился с тем, что делать что-то нужно, но совершенно непонятно что. Мой итоговый вывод – а он важен для этой книги – заключается в том, что бедность и страдание действительно создают экстерналию и, следовательно, требуют определенных действий со стороны правительства. Какими должны быть эти действия, рассматривается в этой главе.

Среди ученых я был, вероятно, единственным, кто счел этот аргумент Фридмана наиболее убедительным. В начале жизненного пути, будучи на дипломатической службе, я работал в Китае – во время и сразу же после гражданской войны, а потом в Корее – на конечном этапе корейской войны и тотчас по ее окончании. В обоих этих случаях я был свидетелем подлинного страдания и уверяю вас, это причиняло мне боль. Безусловно, это была экстерналия. Тем не менее я, как личность, мало что мог сделать с этим. Проблема в обеих ситуациях была настолько велика, что личный вклад в ее решение, каким бы значительным он ни был, не мог сколь-либо серьезно повлиять на нее. Я бы сказал так: со временем развиваешь в себе своего рода повседневное равнодушие к проблеме. Внимание бы привлекли лишь особые случаи, но не общая бедность, которую мы видим на улицах.

Приведу два характерных примера. Когда я приехал в Китай, старый режим уже умер, но его пережитки были видны повсюду. Профессиональные нищие, зачастую жестоко изувеченные, просили милостыню. В некоторых случаях их родители, такие же профессиональные нищие, искалечили их в детском возрасте, чтобы повысить вероятность того, что они будут привлекать к себе больше сочувствия и денег. Прижигая младенцу глаз горящим углем, тем самым ослепляя его навсегда, или отрезая ноги так, чтобы ребенок, повзрослев, должен был передвигаться с помощью рук, они не только наносили травмы ребенку, но и создавали тяжелую экстерналию для других, включая меня. Нам не следует забывать, что родители, сотворившие такое, фактически пытались принести ребенку пользу, давая ему актив, способный обеспечить ему доход в будущем. Это был пример крайней нищеты, в которой большая часть человеческого рода жила прежде приблизительно до начала XIX века и в которой большинство живет до сих пор, особенно в Африке. Конечно, были и другие, не специально изувеченные попрошайки, а также множество людей, которые не были попрошайками, а чрезвычайно тяжело работали ради убогой жизни.