— Снимите херовы перья со шлемов! А! Вы же ориентируете марксмэнов и гранатометчиков!
Мне никто не ответил. Крепости из диванных подушек. Дети с деревянными палашами и щитами из майонезных крышек. Неужели мы всегда будем тенью теней…
Я удивился себе. Такие размышления были для меня чем-то новым. Какие еще «мы», Самара? Не никаких «мы».
— Вверх. Ввысь. Старт. Вектор — два. Вектор — два! Блин. Ну давай, милый. Новая Победа! Вы же знаете где это.
— Ты еще пятерку ему за ухо сунь, — устало предложил я. — Это же не такси…
Копыта завибрировали. Хо победоносно взглянула на меня, показав тонкий фиолетовый язык.
— Ладно, — сказала она почти сразу. — Я не тупая. Ясно, что они полетят в цитадель. Ты что-нибудь понимаешь? Почему они взбесились и сбросили всех, кроме нас?
Я молча жевал край пончо, пытаясь хотя бы почувствовать вкус впитавшегося вина. Мне было насрать.
— Мне насрать, — сказал я.
Хо фыркнула.
— Я же говорю тебе — спрыгни. Найди Зайца. Он поможет.
— А пока я буду его искать, меня поймают по подозрению в гоблинстве и посадят в клетку.
Быки поднимались в воздух.
— Хочешь, дам тебе ствол? Там остался один билет к Шторму.
— Мы ведь уже пробовали. Ничего не получается.
Тогда я пожал плечами, и расслабился. Нужно было проверить бипер. К счастью, защитный чехол не пропустил влагу. Я посмотрел пропущенные от Сэта и усмехнулся. Да, Шторм возьми, ему с нами не повезло.
Парни на стене таращились на нас как страдающие вздутием совы. Не удивительно. Я помахал ладонью над головой:
— Снимите плюмажи!
В ответ кто-то стрельнул в нас из самопала, который больше подошел бы для киношной бутафории, так как попасть мог только в небо. Что, собственно, и произошло. И не только это. Стрелявший вдруг заорал благим матом и его разорвало корнями мгновенно выросшей яблони. Это было отменное волкачество, доложу вам, — от пехотинца остались только сухие тряпочки. Веселое дерево распугало ближайших головорезов, и они попадали вниз, чтобы случайно не посмотреть в нашу сторону.
Никогда не понимал людей, которые съедали сердцевину с семечками.
Под нами быстро проплыла внутренняя территория, исчерченная окопами, укрепленная блиндажами, опутанная колючей проволокой и перекопанная с целью минирования. Там тоже сидели солдаты, но те явно были на расслабоне. Я видел множество сигаретных точек, костерков и теплый свет полевого штаба.
— Ни дать ни взять реконструкция Второй Освободительной, — сказал я. — Копец.
— У них даже умки есть, — откликнулась Хо. — Вкопаны в землю. Забавно.
— Ты узнала умки?
— На заводе, где меня учат, есть свалка с такими реликвиями, что и не верится.
Умки — это УМ-1, родственники ГО-шных броневиков, только шире в боках и с орудийными башнями. Уродливы как адский каземат и могут выстрелить внутрь собственной башни, чтобы сделать экипажу сюрприз. Во время Второй Освободительной, когда Тенебрия уничтожала самопровозглашённые республики и давила восстания, умки использовались для кулинарии. Очень хорошо делали фарш и оладьи, судя по тому, что нам рассказывали старички-генералы на Фугии.
— Вляпались мы… — Хо достала свой телефон. — Черт! У меня сел. Надо звякнуть Холи, сказать, что б хоронил пустые гробы.
— Все, что он сделает, если мы подохнем, так это закажет химчистку кресел, что бы запах наших задниц не напоминал, что существовали когда-то такие хрящегрызы как мы.
— Да не. Меня он любит.
— А-ха.
Громада цитадели почти осязаемо давила на плечи. Издалека этот божий сортир казался не таким безумно-массивным. Двадцать этажей с мелкими оконцами, а потом башни, орудийные площадки с древним ПВО, закрытые дворы, даже маленький лесок, накрытый железной сеткой. Быки неторопливо несли нас мимо радиовышки к самой тяжелой и мрачной конструкции, напоминающей протянутый в небо кулак.
На вершине этого донжона громоздилось алое дерево с кроной из живых птиц. Я говорю буквально, вместо листьев из ветвей торчали наполовину расплывшиеся птицы всевозможных цветов и размеров. При нашем приближении, они начали синхронно бить крыльями, создавая волну словно футбольные болельщики. Они даже раскрывали клювы, но я ничего не слышал.
Быки сели перед этим чудовищным растением, аккуратно ступив на мозаику, которая изображала солнечный круг на черном фоне. Дерево стояло прямехонько в центре символа, укоренившись в огромном каменном тазу. Таз до краев наполняла кристально-чистая вода, а воде той застыли серые утопленники: обритые козы и бараны. Господь Гарзонский… Что ж это за херня?
— Хин.
— М?
— Мне страшно.
— Да я сам сейчас в штаны навалю.
И я навалил бы, будь у меня в кишках хоть что-то кроме реповых чипсов и ужаса. Потому что мясной грунт зашевелился. Размякшие тела приподнялись, медленно разводя невесомые конечности. Повалились, поплыли в стороны и перед нами предстала…
Она.