Общество Джейн Остен

По дороге домой они говорили об Элизабет Беннет, которую он так любил.

– Мне всегда с трудом верилось в то, что такая умница, как Лиззи, вдруг влюбилась в подлеца Уикхэма, – сказала Аделина.

– Во всем виноват Дарси, когда отнесся к ней с таким пренебрежением на первом балу, – ответил Адам. – Это заставило ее искать повода не любить его.

– «Да, она вполне ничего, но недостаточно хороша для меня». Ой-ой, – засмеялась Аделина. – Если бы я услышала нечто подобное, кому-то пришлось бы основательно потрудиться, чтобы вновь завоевать мое расположение. Но вы совершенно правы – она беззащитна перед Уикхэмом лишь потому, что ее так глубоко уязвил Дарси и это затуманило ее взор.

Вдруг Аделина осознала, что все сказанное вполне применимо к ней самой, но она быстро прогнала прочь эту мысль и опустила ладони на калитку, ощутив, как та качнулась на расшатанных петлях.

– Сегодня доктор Грей попросил меня починить ее, – заметил Адам. – Я зайду утром.

– Он слишком обо мне беспокоится.

– Неужели? – с сомнением спросил он. – Он всегда мне нравился. Мужик что надо.

– Вы уверены, что не хотите поужинать?

Адам покачал головой, взмахнул рукой на прощание и поспешно удалился. Аделина заметила, что он идет не по направлению к своему дому. Куда еще он мог пойти в столь поздний час?

Она пошла к дому через сад и по пути подбирала то старый лист, то мертвую травинку – ей вновь захотелось заняться им до весны. Нащупав ключ в кармане пальто, она ощутила чье-то присутствие за спиной и обернулась.

Там, в лунном свете, в нескольких шагах от нее стоял Бенджамин Грей – руки в карманах пальто, голова непокрыта.

– Господи, вы снова меня напугали. Больше не делайте так.

Она хотела открыть дверь и вдруг догадалась, в чем дело.

– Вы что, следили за мной?

Он подошел ближе и встал рядом, возвышаясь над ней.

– О чем вы говорили с Адамом?

– Что, простите?

– О чем вы говорили, пока он провожал вас домой?

– С какой стати я должна вам отвечать? – раздраженно бросила она и снова взялась за дверную ручку, но он развернул ее лицом к себе.

– Что ж, хорошо, – с досадой вздохнула она. – О Джейн Остен. О чем еще, по-вашему, мы должны были говорить?

– Вы любите его?

– Вы вообще в своем уме? – воскликнула она. – Сперва добились того, что меня уволили, затем называете наркоманкой – все эти годы вы только и делали, что отталкивали меня!

– Что значит «отталкивал вас»?

– Боже мой, – пробормотала она, – вы даже наняли на работу ту, что была моим злейшим врагом еще в колледже… эту шпионку экстра-класса…

– Аделина, ради всего святого, что значит «отталкивал вас»?

Она отвела глаза, разглядывая собственные сапожки.

– Ничего не понимаю.

Он вздохнул, взглянул на луну, затем, проведя рукой по лбу, уставился в землю.

– Вы ничего не понимаете? Значит, мне одной все понятно.

– Аделина, пожалуйста, выслушайте меня.

Он попытался взять ее за руку, но она резко отдернула ее.

– Выслушать? Ваше нытье о том, как вам одиноко, когда за неполный год я лишилась мужа и дочери? Вы как нельзя вовремя!

Ее голос все сильнее дрожал от гнева.

– Прошу, позвольте мне войти, и мы спокойно обо всем поговорим.

– Нет, постойте, что за неслыханную чушь вы несете?! Вы не посмеете, слышите вы меня или нет?

Она пыталась открыть замок, но у нее так сильно дрожали руки, что она никак не могла попасть ключом в замочную скважину.

– Думаете, что раз вылезли из спячки, можете приставать к первой попавшейся женщине? К молодой женщине, которая теперь свободна? И все потому, что вам одиноко по ночам? Вот это вам нужно? Да как вы посмели! Как могли подумать такое обо мне!

Наконец она открыла дверь, но он попытался удержать ее.

– Аделина, я ни о чем подобном не думал. Ни о чем таком. Вы же хорошо меня знаете.

– Уходите, пожалуйста, – взмолилась она, и слезы хлынули из ее глаз. – Неужели вы не понимаете, как мне больно?

Она захлопнула дверь, оставив его одного в темноте, и он слышал, как она рыдает. Хуже он сделать уже не мог, даже если бы очень постарался. Возможно, эти слова были последними, что он от нее услышит, – а ведь он пришел сюда совсем не за тем, гонимый ревностью к Адаму Бервику с его подарочками.

Он постоял так еще несколько минут, пока не стихли ее всхлипывания, и побрел прочь по садовой дорожке, не оборачиваясь, не глядя на дом, где все еще не зажегся свет. Так он и шел в полной темноте, под луной, невероятно одинокий, и некому было указать ему путь, кроме этого безликого небесного тела, светившего всем – и никому. Никто больше не заботился о нем, он никому не был нужен, кроме той, что покинула его много лет назад, и вот вселенная в своей безграничной несправедливости заключила с ним сделку: снова испытать подобную боль или не получить вообще ничего.

Так и вышло – он вновь остался ни с чем, лишь причинив себе еще больше страданий, и в этом была его вина.