Общество контроля. Как сохранить конфиденциальность в эпоху тотальной слежки

Если бы я попытался сообщать об этой истории, находясь в Китае, в ней могло быть много неправды. В этой стране система наблюдения отличается от эквадорской: масштабная, не такая скрытая и более жестокая, она нацелена не столько на мониторинг, реагирование и сдерживание, сколько на подавление и контроль. Я подумывал о том, чтобы попытаться попасть в Синьцзян, но люди, гораздо лучше знакомые с Китаем, чем я, меня отговорили. Получить визу для ведения реальных, независимых репортажей из Синьцзяна было бы трудно, а то и невозможно. Я плохо говорю по-китайски, и у меня нет источников в этой стране. Если бы мне действительно удалось пробраться туда обманом, обычные уйгуры с большой вероятностью игнорировали бы меня, а если бы кто-то и заговорил со мной, даже мимоходом, его, вполне возможно, задержали бы для допроса. В конечном счете я решил, что риски – для них и для меня – перевешивают любую пользу, которую можно получить за неделю или две на месте событий. По этой причине в следующем разделе я опираюсь на работу других людей, которым по возможности доверяю.

На протяжении столетий регион Синьцзян, расположенный на крайнем западе Китая, был одним из важных центров на Шелковом пути. Здесь встречались, сражались и торговали разные культуры и империи. Старая китайская пословица горы высоки, император далеко идеально описывает этот регион: он веками сопротивлялся государственному контролю. Центральные власти долгое время считали Синьцзян второстепенным, но он становится все более важным для амбициозных замыслов Пояса и пути – инициативы по партнерству с различными странами в торговых и инфраструктурных проектах. Этот регион богат ресурсами и стратегически расположен: он граничит с восемью странами.

До 1949 года северо-западная часть провинции Синьцзян входила в советскую республику Восточный Туркестан, а остальная территория находилась под гоминьдановским правлением. В 1949 году Гоминьдан, будучи националистической партией под управлением Чан Кайши, потерпел поражение от Мао Цзэдуна, и Китай подчинил себе Синьцзян. До недавнего времени его население в подавляющем большинстве состояло из мусульман-уйгуров. Представители этой этнической группы, тюркской в культурном и лингвистическом отношении, имеют больше общего с населением остальной части Центральной Азии и Великой Персии, чем с ханьцами.

Но долю уйгуров заметно сократили согласованные усилия по стимулированию миграции ханьцев на запад. Точные цифры разнятся. Согласно данным Amnesty International, по состоянию на осень 2018 года из 22 миллионов жителей Синьцзяна примерно 11,3 миллиона были уйгурами. По другим источникам, уйгурское население провинции представляет собой скорее меньшинство, чем большинство – около 45 % по сравнению с 40 % ханьцев (при этом остальные 15 % – это множество других этнических меньшинств с преобладанием казахов). Но эти цифры занижают степень политического и экономического господства хань[194].

Правительство Китая занервничало, когда распался Советский Союз, породив Узбекистан, Таджикистан, Кыргызстан, Казахстан и Туркменистан – новые независимые государства с тюркоязычным мусульманским большинством. Китай беспокоился, что уйгуры тоже начнут требовать независимости, как, впрочем, и случилось. В 1990-е годы напряженность росла, и образовался порочный круг: демонстрации приводили к репрессиям, репрессии – к недовольству, а недовольство – к новым демонстрациям.

После терактов 11 сентября 2001 года Китай назвал Движение за независимость Восточного Туркестана, крошечную воинствующую группировку с небольшой поддержкой населения, террористическим образованием. В 2013 и 2014 годах сотни людей погибли в результате серии нападений, в которых правительство Китая обвинило синьцзянских сепаратистов. Китай утверждает, что тысячи уйгуров вступили в ряды ИГИЛ[195] и отправились воевать в Сирию. Соединенные Штаты и Европа объявили террористической организацией особенно жестокую уйгурскую сепаратистскую группировку «Исламская партия Туркестана»[196]. Таким образом, страх Китая перед насильственным сепаратизмом не является параноидальным и не лишен оснований, но этим страхом нельзя оправдывать репрессии в Синьцзяне, которые сегодня стали более масштабными, продолжительными и технологически зависимыми, чем когда-либо.

В 2016 году секретарем партии в Синьцзяне был назначен Чэнь Цюаньго, ранее занимавший ту же должность в Тибете. Это сделало его фактическим региональным лидером. Антрополог Адриан Ценц, изучающий этническую политику Китая, утверждает, что Чэнь перенес в Синьцзян ту же стратегию полицейского управления и контроля, которую он использовал в Тибете – так называемый сетевой социальный менеджмент[197].