Общество мертвых и исключительных

Эбель встала со скрипучей кровати и, боясь передумать, побежала в главный зал.

Священник делал обход вокруг главного зала с кадилом в руках. В нем горел ладан, дым от которого витал под потолком.

— Еще одна грешная скура, — сказал он, увидев Эбель.

Она стояла у колонны и, прижимаясь к ней горячей головой, пыталась заставить себя сделать еще пару шагов вперед.

— Пришла на исповедь?

— Ага, — все-таки вышла вперед Эбель.

— Я ждал тебя, дитя. Очень долго ждал.

Отец Робинс, пройдя вдоль скамеек, подошел к будке. Поставив кадильницу на пол, он открыл бордовую шторку и пригласил Эбель зайти. Она громко сглотнула и шагнула внутрь. Тусклый свет, прорывающийся сквозь решетчатые окошки, падал на низкую, протертую в одном месте скамейку. Со стен будки облезал лак, а ведь когда-то он придавал исповедальне свежий вид.

— Читала ли ты пятидесятый псалом Давида перед исповедью? — Священник сел с другой стороны и зажег свечу.

Его было плохо видно через крохотные резные узоры в окне, но зато в глаза сразу бросалось золотое распятие, которое отец Робинс поставил на полку перед собой.

— Не читала. — Эбель сжалась и села на край скамейки, стараясь лишний раз не прикасаться к обшарпанным доскам.

— Тогда запомни, дитя, исповедь Господь Сам приемлет, а духовник только свидетель. Его уши, язык и руки лишь благословляют, а действует только Господь, ровно как и причащает.

— Боже… — прошептала Эбель, скривив лицо.

— Боже, я согрешила, — поправил ее священник.

— Боже, я согрешила, — повторила за ним Эбель и сразу замолчала.

Она была на грани и думала лишь о том, что хочет послать все к чертовой матери и уйти отсюда поскорее.

— Сложно тебе, дитя, сложно. Послушай меня. Мы исповедуемся не для того, чтобы рассказать подробности собственных прегрешений, а чтобы чистосердечно покаяться перед Отцом Небесным. Осознай свою порочность. Признай вину, не называя чужих имен, ведь вина твоя, и лишь твоя. И помолись.

Эбель больно прикусывала язык, пытаясь отрезвить себя. У нее начинала кружиться голова. Из-за монотонного голоса священника, запаха тянущегося по полу дыма и темноты, скрывающей в себе тайны грешных душ.

— Я…

Горло будто сдавили невидимые руки самого дьявола.

— Боже, я…

Руки затряслись, и она вцепилась ногтями в джинсы. Хотелось разреветься прямо здесь. Но она не может отступить. Не может сдаться.

— Я…

И признаться тоже не может.

Сразу в мыслях всплыли письма мисс Вуд, статья о пожаре и папины слова, что все это он делает для дочери.

— Я не могу отпустить тебя, — сказала она, и священник наклонил голову, жалобно глядя на нее.

— Кого, дитя?

— Я не могу отпустить отца. Он умер много лет назад, но я так и не успела с ним попрощаться. Я была плохой дочерью. Он погиб из-за меня, потому что торопился домой. Я звала его и кричала через окно, чтобы он шел быстрее. И поэтому он не заметил машину. Потому что смотрел лишь на меня. — Глаза защипало от слез.

«Не вини себя. Виноват лишь тот, кто был в машине», — говорил психиатр в больнице, где лежала Эбель. Так же говорила она сама себе и призракам, которым приходилось выслушивать ее плач по ночам.

— В том нет твоей вины, — так же ответил ей и священник, — я отпускаю твой грех. Не истязай свой разум, дитя. Не губи свою душу. Твой отец — твой ангел. И он страдает от твоего самобичевания. Не мучай его, не мучай себя. И делай все для того, чтобы не стыдить его память.

Эбель вдохнула полной грудью и проглотила горький ком сожалений. Даже если это было самовнушение, ей все равно стало легче. В эту секунду она была готова поверить во что угодно.

— Есть ли еще то, в чем ты хочешь раскаяться? — спросил священник.

— Есть, — не подумав, ответила Эбель и, прикусив щеку, отругала себя за торопливость.

— Продолжай, дитя.

— Я ненавижу свою мать.

В кабинке повисла тишина. Вот что на самом деле глодало Эбель, терзало ее душу. Вот кто был виноват в том, что ребенок возненавидел себя из-за смерти отца. Шейла. Всему виной была чертова Шейла.

«Он погиб из-за тебя».

«Ты не заслужила зваться его дочерью!»

«Он бы отказался от тебя, если бы узнал, что ты сраная скура».

«Дьявол вселился в тебя из-за совершённого тобой непростительного греха».

«Ты его убила, Эбель. Это сделала ты».

Голос матери набатом раздавался в голове. Он разъедал сердце. Отравлял, будто яд. Выжигал все внутренности и, оставляя за собой лишь пепел, рождал внутри ненависть и злость.

Эбель долго не могла признаться себе в том, что мама стала для нее чужой. Не могла поверить, что родной человек мог причинить ей столько боли и в конечном счете… убить.

— Из-за нее я умерла, — сказала Эбель.

На горящих от злости щеках высыхали дорожки слез. Эбель, не чувствуя ни капли стыда и сожаления, была готова повторить эти слова еще раз и еще.

«Ненавижу свою мать».

«Ненавижу ее».

«Ненавижу!»