Общество мертвых пилотов

– Я хотел сказать, что в этой твоей психоэнергетике без бутылки не разобраться, но вовремя остановился. – Токарев попытался выдавить из себя улыбку, но замерзшие губы не послушались. – Такая муть и с бутылкой не до каждого дойдет. Нет, я не против, если мои мысли не исчезают бесследно. Пусть они попадают хотя бы в психосферу и где-то там сохраняются. Но почему никто не замерил, скажем, длину или амплитуду психоволны? Должны же быть у нее объективные параметры. Ах, да, извини, я вспомнил. Ты рассказывал о неких секретных военных разработках в этой области. Вот всегда у нас так. Как интересное дело, так военные начинают доминировать… И все-таки трудно поверить в существование такого мира, который нам дан только в ощущениях. Разве это нормально, если его нельзя потрогать руками?

– Саня, ты особо не грузись лингвистическими структурами типа «верю – не верю». Ты даже не представляешь, сколько людей на эту тему до тебя думали, начиная еще с античности. Одних только гениев было не меньше десятка. А всех мыслителей и не подсчитать. Я как-то попытался, так сбился через пятнадцать минут. Мне, например, сильно импонирует тезис некоего Климента Александрийского по поводу соотношений между верой и опытным знанием. Он считает, что акт веры является неотъемлемой частью любого процесса познания, и что в любом знании содержится значительный элемент веры. При всей формальной верности любого научного доказательства, как говорит Климент Александрийский, истинность выводов ученого зависит, на самом деле, от первичных допущений. А те основаны, как правило, на вере. Вот и получается, что в фундаменте всех мировых знаний лежит именно вера. Исследователь либо верит самому себе, то есть собственной гипотезе, которую пытается подтвердить, либо другим людям, когда опирается на уже имеющиеся знания. А чаще происходит и то, и другое. Вот ты точно знаешь, что звезды – это большие астрономические объекты. Теперь посмотри на небо и увидишь там маленькие точечки на черном фоне. И как это объяснить? Выходит, ты просто поверил ученым. Ты принял их доводы о том, что многие из этих точечек во много раз больше нашего Солнца. Или ты лично летал туда на ракете, чтобы проверить? Вот так же и с психосферой дела обстоят…

– Предлагаешь поверить тебе на слово?

– А у тебя выбора нет. – Вадиму отчего-то стало весело, и он с размаху хлопнул Токарева по плечу. – Прими как данность!

Мимо них загромыхала по металлическим стыкам эстакады очередная машина. Ближе к утру движение на стоянке становилось все оживленнее.

– И что мне прикажешь с этим делать? – Токареву, в отличие от Вадима, стало наоборот грустно.

– А что ты делаешь со своими знаниями о гравитации? В шапку ведь не складываешь. Или ты думаешь о ней, когда овсянку на завтрак готовишь? Ты же не вспоминаешь по утрам про закон всемирного тяготения, хотя, именно благодаря гравитации твоя каша оказывается не под потолком, а на тарелке. А что ты подумал, когда услышал от родителей про устройство Вселенной, про галактики и про всякую такую дребедень? Признайся, заподозрил, что родители над тобой пошутили. А потом, наверняка, ты долго приставал к ним с вопросами, как сейчас ко мне. Но прошло несколько лет, и все эти вопросы о мироустройстве перестала тебя занимать вообще. Вселенную вытеснили мысли о девочках. Когда тебе исполнилось четырнадцать, устройство девочек, признайся, казалось тебе намного более интересным, чем даже устройство галактики. И к бесконечности психосферы ты тоже привыкнешь. Даже еще быстрее. В повседневной жизни, поверь, пользы от нее тоже никакой. Там бесконечность, здесь бесконечность. Перевернутая на бок восьмерка. Нас окружают, Саня, одни математические абстракции…

Токарев крепко сжал голову руками, словно хотел удержать в ней мысли, которые носились там галопом, норовя выскочить и навсегда раствориться в недрах психосферы. Сначала он думал о том, почему Вадим пропадает куда-то на долгие годы, а когда появляется, то первым делом переворачивает всю его жизнь вверх ногами. Потом вернулся мысленно к Стражам. Он и сам после долгих раздумий приходил к выводу, что идентичные мысли людей должны, вероятно, сливаться в некую общую субстанцию, постоянно подзаряжающуюся энергией. Пока люди думают, она живет. Перестают думать – она умирает. Но Страж – это, видимо, нечто большее. Страж не только забирает, но и может делиться избыточной энергией с лояльным к нему человеком. И этот человек, подключенный к энергоинформационному паразиту, субъективно переживает свое подключение как чувство сопричастности. С таким чувством Токарев был хорошо знаком. Он и сам неоднократно его переживал. И видел многих, искренне вдохновленных совершенными, порой, пустяками. И много раз Токарев задавал себе вопрос: отчего эти люди занимаются такими пустяками с огромным энтузиазмом, с открытыми от восторга ртами, с горящими от счастья, но при этом совершенно пустыми глазами?