Общество риска. На пути к другому модерну

Этой опции в различных вариантах следует ныне преобладающее большинство в политике, науке и общественном мнении — причем наперерез партийно-политическим противоречиям. Фактически для этого существует целый ряд веских причин. В первую очередь это ее реализм, который, с одной стороны, как будто бы учитывает уроки без малого двести лет критики прогресса и цивилизации, а с другой стороны, опирается на оценку железных рыночных принуждений и экономических отношений. Аргументировать, а тем паче действовать против них — значит, по этой оценке, быть полным невеждой или мазохистом. В этом смысле мы сейчас имеем дело всего лишь с оживлением «контрмодернистских» движений и аргументов, которые всегда как тень сопутствовали индустриальному развитию, никоим образом не препятствуя его «прогрессу». Одновременно экономические необходимости — массовая безработица, международная конкуренция — резко ограничивают всякую свободу политических действий. Отсюда следует, что (с определенными «экологическими поправками») все будет развиваться именно так, как якобы подтверждает знание о «постистории», о безальтернативности индустриально-общественного пути развития. Оправдание, которое всегда обеспечивалось ставкой на «прогресс», говорит в пользу этой опции. На вопрос, который заново встает перед каждым поколением: что нам теперь делать? — вера в прогресс отвечает: то же, что всегда, только с большим размахом, быстрее, многочисленнее. Стало быть, многое говорит за то, что при таком сценарии мы рассматриваем вероятное будущее.

Сценарий и рецепты, определяющие мышление и деятельность, ясны. Речь идет о тиражировании индустриально-общественного опыта, накопленного начиная с XIX века, и проецирование его на век XXI. Согласно этому, риски, порождаемые индустриализацией, не являются по-настоящему новой угрозой. Они были и суть самосозданные вызовы завтрашнего дня, мобилизующие новые научные и технические творческие силы и тем самым образующие ступени лестницы прогресса. Многие в этом смысле чуют открывающиеся здесь рыночные шансы и, доверяя давней логике, сдвигают опасности сегодняшнего дня в сферу, какой придется технически овладевать в будущем. При этом они совершают двойную ошибку: во-первых, неверно толкуют характер индустриального общества, считая его домодернизированным, а во-вторых, не понимают, что категории, в которых они мыслят, — модернизация традиции — и ситуация, в которой мы находимся, — модернизация индустриального общества — принадлежат двум разным столетиям, в ходе которых мир изменился, как никогда. Иными словами, они не видят, что там, где речь идет о модернизации, т. е. о константности новшеств, мнимо одинаковое в своей протяженности может означать и порождать нечто совершенно иное. Покажем это прежде всего на примере принуждений противоречивых последствий, к которым приводит это мнимо естественное «делание, как раньше».

На первом плане здесь стоят экономико-политические приоритеты. Их диктат захватывает все прочие тематические и проблемные поля, что справедливо даже там, где ради политики занятости главная роль отдается экономическому подъему. Такой базисный интерес как будто бы вынуждает поддерживать принятые инвестиционные решения, в силу которых без выяснения Что и Зачем, закрыто, приводятся в движение технологическое, а значит, и экономическое развитие. Тем самым устанавливаются две стрелки: на полях технологической субполитики сосредоточиваются властные потенциалы переворота в общественных отношениях, которые Маркс некогда назначал пролетариату, — разве только они могут использоваться под протекторатом власти государственного порядка (и под критическим взором профсоюзной контрвласти и обеспокоенной общественности). С другой стороны, политика оттесняется на роль легитимационного протектората для чужих решений, которые коренным образом изменяют общество.