Общество риска. На пути к другому модерну

Этот откат к только легитимации усиливается условиями массовой безработицы. Чем дольше экономическая политика определяет курс и чем отчетливее этот факт благодаря борьбе против массовой безработицы обретает вес, тем больше становятся диспозиционные возможности предприятий и тем меньше — свобода технолого-политических действий правительства. В итоге политика попадает на наклонную плоскость — сама лишает себя власти. Одновременно обостряются ее имманентные противоречия. В полном блеске своей демократической власти она сама сводит свою роль к рекламированию развития, чиновное приукрашивание которого всегда вызывало сомнение в силу безальтернативной естественности, с которой оно так или иначе начинается. В обращении с рисками эта публичная реклама чего-то, что совершенно невозможно знать, становится откровенно сомнительной, одновременно оборачиваясь угрозой с точки зрения поддержки избирателей. Такие риски попадают в ведение государственной деятельности и, в свою очередь, будут принуждать к воздержанию от вмешательства в обстоятельства возникновения промышленного производства, от которых люди как раз путем экономико-политической унификации сами и отказались. Соответственно к одному заранее принятому решению добавляется и другое: риски, которые имеют место, существовать не вправе. В той же мере, в какой растет общественная восприимчивость к рискам, возникает и политическая потребность в исследованиях безобидности. Они должны научно обезопасить легитимационную, «наместническую» роль политики. Когда же риски все-таки минуют стадию своего социального признания («гибель лесов») и призыв к политически ответственным действиям приобретает решающее для выборов значение, бессилие, назначенное политикой для самой себя, проявляется открыто. Политика постоянно сама себе мешает найти политический выход из затруднений. Чехарда с внедрением «катализаторных автомобилей», ограничением скорости на магистральных шоссе, законодательством в целях сокращения вредных и ядовитых веществ в продуктах питания, воздухе и воде дает тому множество наглядных примеров.

Причем такой «ход вещей» отнюдь не настолько неизбежен, как зачастую утверждают. И альтернатива заключается вовсе не в противопоставлении капитализма и социализма, которое доминировало в прошлом и нынешнем веке. Решающее значение имеет, скорее, то, что упускаются из виду и опасности, и шансы, имеющие место при переходе к обществу риска. «Изначальная ошибка» стратегии реиндустриализации, которая переходит из XIX столетия в XXI, состоит в том, что антагонизм между индустриальным обществом и модерном остается нераскрытым. Неразрывное отождествление условий развития модерна в XIX веке, сосредоточенных в проекте индустриального общества, с программой развития модерна не дает увидеть по крайней мере два момента:

1) на центральных полях проект индустриального общества приводит к располовиниванию модерна, 2) таким образом, цепляние за опыт и принципы обеспечивает модерну продолжительность и шанс преодолеть ограничения индустриального общества. Конкретно это выражается: в наплыве женщин на рынке труда, в разволшебствлении научной рациональности, в исчезновении веры в прогресс, во внепарламентских изменениях политической культуры, где особенно ярко проявляются притязания модерна, направленные против его индустриально-общественного располовинивания, даже там, где до сих пор еще нет новых жизнеспособных институционализируемых ответов. Даже потенциал опасностей, высвобождаемый модерном в его индустриально-общественной систематике без всякой предусмотрительности и вопреки претензии на рациональность, которой он подчинен, мог бы стать стимулом творческой фантазии и человеческим формирующим потенциалом, если бы его в конце концов восприняли как таковой, т. е. восприняли всерьез, а привычное индустриально-общественное легкомыслие более не переносили на условия, которые на самом деле уже не допускают такой страусовой политики.